Палач только кивнул, но из угла не вылез. Пока хозяин не успокоится, его лучше не злить.
Ракоци Сен-Жермен Франциск быстро шагал по широкому полутемному коридору. Ярость не позволяла ему отвечать на приветствия встречных. Впрочем, его неучтивость мало кого задевала. Все иностранцы немного чокнутые – Рим это знал.
В дальнем конце коридора стояли трое ливийцев со сворой степных рысей на поводках. Меднокожие полуголые дрессировщики что-то напевали животным, успокаивая их перед выходом на арену.
Сен-Жермен, подойдя ближе, обратился к одному из них на его родном языке.
– Что за охота ожидается, друг? Пораженный ливиец вскинул глаза, удивленный,
что наречие его родины так чисто звучит в устах этого странного чужестранца, и посмотрел на товарищей.
– Против них выставят кабанов из Галлии и Германии.- Ливиец покачал головой.- Нашим маленьким сестрам не поздоровится. Мы очень боимся, что их покалечат. Они ведь натасканы только на птиц и небольших антилоп.
Другой дрессировщик нервно потер щеку.
Мы пытались возражать, но…- Он обреченно пожал плечами, потом протянул руку и потрепал свою кошку. Рысь выгнулась и, прикрыв глаза, замурлыкала.
– Великолепные звери,- пробормотал Сен-Жермен и присел, не обращая внимания на испуганный окрик ливийца.- Ты хорошая девочка, ты просто потрясающая красотка,- тихо произнес он и почесал рыжее, увенчанное кисточкой ухо. Рысь наклонила голову, отдаваясь ласке, потом фыркнула и встряхнулась.
– Господин, это опасно. Наши звери не подпускают чужих.
– Возможно, я им не чужой,- предположил Сен-Жермен. Поглаживая густой мех, он почувствовал, что гнев понемногу отпускает его.
Дрессировщики обменялись быстрыми взглядами и стали подступать к чужаку. Один из них потянулся к кинжалу.
– В этом нет необходимости,- сказал Сен-Жермен, вставая.
Ближайший к нему ливиец нервно улыбнулся.
– Господин, нам не до шуток. Тебе лучше уйти. Сен-Жермен молча стоял и ждал. Его охватила апатия. Ливийцы переглянулись и сочли за лучшее удалиться. Изящные кошки, подергивая ушами, жались к их медным ногам.
– Бедняги,- произнес сочувственный голос. Сен-Жермен все стоял, провожая компанию взглядом.- Ты понравился кошкам, мой господин. Дрессировщики просто ревнуют.
– Да, мой Кошрод, ты, наверное, прав.
В следующий момент ему пришлось сдвинуться в сторону. По коридору шагал взвод греческих воинов с поднятыми копьями и прижатыми к торсам щитами. Их вел хмурый седой ветеран.
– Им предстоит сражаться с армянскими лучниками,- безразлично сказал Кошрод.
– Кто, по-твоему, победит?
– Грекам придется туго.- Молодой человек поразмыслил: – Если армяне начнут их обстреливать с дальних позиций. Главное, соблюдать осторожность и не подпускать копейщиков близко.
Сен-Жермен покачал головой.
– Что-то мне плохо верится в осторожность армян.
Шум на трибунах усилился и сделался возбужденным. Мужчины одновременно потянулись к одному из узких окошек, но оно было пыльным, к тому же над ним болталась какая-то тряпка и заслоняла обзор.
– Что там происходит?
Кошрод неохотно и с явным отвращением в голосе отозвался:
– Ослы покрывают приговоренных к смерти преступниц.
Вой толпы все нарастал, потом как по команде затих. В наступившей тишине прозвучали три душераздирающих вопля. Толпа вновь загомонила, но эти вопли, казалось, все еще продолжали висеть в зловонном воздухе коридора.
– Что ж,- сказал Сен-Жермен, отворачиваясь от окна,- все кончено.- Положив руку на плечо Кошрода, он повел его прочь.- Ты сегодня опять участвуешь в скачках?
– Да, И еще завтра. Красным на этих играх не очень везет, они делают на меня ставку.- Потухший взгляд молодого перса несколько оживился. Он провел в Риме семь лет, но так и не смог привыкнуть к царящим здесь нравам.
– Может, тебе вообще нет смысла за них выступать? Я не римлянин, в скаковые фракции меня не берут У тебя имеется выбор. Можешь примкнуть к синим, к зеленым, к белым…
– К пурпурным, к золотым,- добавил Кошрод.- Цвет не имеет значения. Скачки есть скачки, во что ни рядись.
– Тогда шел бы к зеленым. Император их любит, он щедро награждает возниц. Через лабиринты залов, лестниц и переходов они двигались к той части цирка, где располагались конюшни и колесницы.
– Когда они побеждают. Когда проигрывают, он столь же рьяно карает своих любимцев. Сегелиона из Гадеса 1 привязали к его же упряжке и хлестнули коней. Он умер.- Кошрод помолчал и взглянул на хозяина.- Возницы здесь долго не живут.
– Очередная жестокость,- задумчиво произнес Сен-Жермен.- А ведь всего несколько лет назад он сам наложил запрет на кровопролитие в цирках. Теперь же…- Лицо его помрачнело, он надолго умолк.
Когда вдалеке послышались голоса и ржание лошадей, Кошрод схватил хозяина за руку. Сен-Жермен остановился, вопросительно глядя на перса.
– Мой господин, я… мне надо… могу я задать вопрос?
Раб говорил шепотом и казался смущенным. Сен-Жермен помолчал, потом произнес:
– Говори.
– Ты… ты ляжешь спать с Тиштри? Сен-Жермен сам был когда-то рабом и не удивился вопросу. Он высвободился из хватки.
– Нет. Она ранена.
– Ты будешь один? – Кошрод зажмурился, ожидая удара.
– Один? – переспросил Сен-Жермен с едва уловимым оттенком иронии.
– Есть ли у тебя кто-то еще? – Раб знал, что зашел далеко, но готов был идти дальше.
В глазах Сен-Жермена мелькнула тень, и на какой-то миг его взгляд сделался отстраненным.
– Нет. Кроме Тиштри, у меня нет никого. Кошрод потупился, собирая всю свою храбрость в
кулак, потом, глядя в сторону, прошептал:
– Тогда… не захочешь ли ты взять меня?
Он понимал, что за дерзость его могут продать. Или сослать – в Тревири, в Диводур, в Петовион, но главное было сказано. Раб ждал приговора.
– Я очень стар, мальчик,- мягко произнес Сен-Жермен.
– Ты одинок,- пробормотал Кошрод.- Так же, как я. Мы оба…
Губы того, к кому он стремился, насмешливо искривились.
– Мы оба с тобой одиноки как отпрыски государей, потерявших корону? Не это ли ты хочешь сказать, принц Кошрод Кайван? – Молодой человек вздрогнул.- Да-да, я знаю, кто ты такой. Тебе повезло, что тебя продали в рабство. Другой узурпатор мог бы быть менее сердобольным.
– Он поджарил на вертеле моего отца! – вскричал Кошрод.
– Но пощадил его детей. И даже не оскопил мальчика. То есть тебя. Помни об этом. Нравы Персии улучшаются, это отрадно.
Один из пробегавших мимо конюших обернулся и прокричал:
– Эй, парень, поторопись! Я приготовил твою колесницу!
– Сейчас, Брик.- Глаза молодого перса стали печальны.- Ты продашь меня? Или сошлешь?
Сен-Жермен усмехнулся.
– Надо бы, но не стану. Я… тронут твоим… вниманием.- Он резко переменил тон: – Ступай. Желаю удачи.
Кошрод сделал последнюю попытку спасти положение.
– Тиштри однажды призналась, что… что ты ведешь себя не так, как другие.
– Очень возможно,- сухо сказал Сен-Жермен.
– Это бы не имело значения,- настаивал перс.
– Ты уверен?
Очередной долгий вопль, вырвавшийся из шестидесяти тысяч глоток, заглушил все посторонние звуки. Когда он затих, Сен-Жермен произнес:
– То, с чем ты можешь столкнуться, граничит со смертью.
От слов этих веяло холодом, но молодой человек рассмеялся:
– Смерть? А разве сейчас она далеко?
Он повернулся и, не взглянув больше на хозяина, направился к ожидавшей его колеснице.
Письмо к Нерону.
«Нерон, цезарь и повелитель мира, взываю к тебе!
Как гражданин Рима, пусть низкого звания, прошу тебя обратить свой августейший взор на моих братьев по вере, неправедно осужденных на жестокую смерть.
Ты говорил, что Рим будет терпим ко всякой религии, и в этом городе, без сомнения, довольно храмов, якобы подтверждающих эту терпимость, однако на деле она является иллюзорной, и тому подтверждением твои собственные поступки. Зачем ты обрушиваешься на тех, кто избрал смиренное поклонение истинному Спасителю единственной стезей для себя, зачем направляешь против них всю мощь римского государства?