Выбрать главу

Абдулла стал местной достопримечательностью, снова приобрел известность — на сей раз как забулдыга, промышляющий апельсинами и овчиной. Он так намозолил всем глаза, что даже Кимерия пару раз кивал ему как знакомцу, хотя и понятия не имел, кто этот оборванец. Абдулла, однако, никому не позволял себя угощать. Возвращаясь глубокой ночью в свою лачугу, он падал на кровать и принимался в темноте дразнить и издеваться над Ндингури, строить другу презрительные рожи. Надеялся, что я за тебя поквитаюсь? Ха-ха-ха! Оказывается, ты еще глупее, чем я. Разве ты имел право умереть? Так умирай же сколько угодно, но не тащи меня за собой и не надейся, что я или кто другой устроим тебе пышные похороны. Я, Абдулла, буду жить и жить — благодарение тенгете. Понял теперь? Мы отказались от придуманной Мунирой рекламы, а ее теперь повторяет вся страна. Мунира хоть и болван, но свой парень. Мы теперь с ним ладим, вместе пьем, рассказываем друг другу всякую всячину; он не обижается, когда я напоминаю про ту кучку дерьма на школьном дворе. Смеешься? Смейся, смейся. Теперь-то я знаю, что лучше класть всем на голову, но жить! Я наслаждаюсь плодами независимости: тенгетой, чангой. На мне грязные лохмотья? Плевать — была бы выпивка да крыша над головой. Пусть Кимерия, Мзиго и Чуи набивают карманы в моей лавке, они ее не украли, просто оказались умнее меня — во всяком случае, Кимерия. Абдулла не из тех, кто завидует чужой удаче. Кимерия пожинает плоды свободы. Пусть все берет, и Ванджу в придачу. Ванджа-а-а-а! Ты вот лежишь в могиле, а тут такое происходит, что не поверишь. Можешь себе представить — она снова допустила до себя Кимерию! После всего того зла, что он ей причинил. Ванджа тоже умница — под стать Кимерии. А всё деньги, деньги… Ндингури, дай мне денег, и я тысячу раз за тебя отомщу. Когда в кармане пусто, не до мести. Абдулла стучал себя в грудь и продолжал: ладно уж, брат, не горюй! Я и сам болван, ноги лишился за народ. Кто только дал матерям право посылать своих детей на бойню — было бы во сто крат мудрее отдавать их в услужение европейским мясникам. Безмозглые курицы, поучились бы у Ванджи!

Он видел ее редко, а когда видел, всякий раз удивлялся: ну прямо леди! Перед ним Ванджа, однако, не разыгрывала комедии, искренне бывала ему рада. Один раз, посреди мостовой, уговаривала взять у нее денег, чтобы приодеться. Стараясь устоять на своей единственной ноге, он разорвал протянутую купюру на клочки и заковылял прочь. Только собака могла бы принять деньги, от которых пахнет Кимерией! Но поостыв, Абдулла устыдился Своего поступка. Ведь не секрет, что Ванджа платит за учение Иосифа. И чем она виновата? Она поступает, как все!

В другой раз он увидел ее «выход в свет» — Ванджа появлялась в обществе не так уж часто — и вынужден был признать, что в роли, которую она себе избрала, мало кто из женщин смог бы ее превзойти. Дело было на приеме, устроенном по случаю открытия нового гольф-клуба, а также в честь сэра Суоллоу Бладолла, генерального директора англо-американской фирмы по производству джина, вложившей деньги в компанию «Тенгета». Кенийский филиал оказался одним из самых доходных заграничных предприятий фирмы. Среди гостей на приеме было множество «шишек»: европейцы, азиаты, африканцы, несколько депутатов парламента, Ндери Ва Риера и его подручные из КОК.

Илморогскому простому люду разрешили полюбоваться избранной публикой сквозь неглухой забор. Ванджа была в длинном вечернем платье, на голове парик в стиле «афро», пальцы унизаны кольцами с драгоценными камнями. Она искусно распаляла мужчин: кому-то шепнет словечко, невзначай заденет другого, третьему улыбнется, на четвертого поглядит своими ясными глазами. Сэр Суоллоу Бладолл произнес здравицу в честь гольфа и крикета: занятие этими видами спорта содействует созданию климата стабильности и доброй воли, столь необходимого для привлечения зарубежных инвестиций. Все захлопали в ладоши и стоя выпили за процветание и светлое будущее новых смешанных компаний, объединяющих иностранный капитал, зарубежных специалистов и кенийских бизнесменов, превосходно разбирающихся в местном рынке и политической конъюнктуре.