А вот как быть с Мунирой и ему подобными? Этим вопросом инспектор был не на шутку озабочен. Как мог Мунира отказаться от несметного отцовского состояния? Ведь именно богатство, собственность, положение в обществе, помноженные на веру в бога и образование, — лучшие гарантии прочности семейных устоев. Чего еще человеку желать? Вполне вероятно, что Мунира свихнулся на религиозной почве, но, с другой стороны, по личному опыту службы в полиции Годфри знал, что подобный фанатизм, как правило, свойствен беднякам. Ох уж эти голоштанники, вечно всем недовольны!..
И все-таки кое в чем Мунира прав. Система капиталистической демократии нуждается в нравственном очищении, иначе ей не выжить. Людишек, представших перед ним в Новом Илмороге, не назовешь образчиком моральной чистоты. И такое доводилось ему видеть повсюду: в Найроби, Момбасе, Малинди, Ватаму и других местах, — только раньше он особо над этим не задумывался. Может, оттого, что ни разу не встречал человека, решившегося на убийство во имя духовных идеалов. Размышляя об илморогской скверне, инспектор Годфри отнюдь не имел в виду только лишь «Солнечное бунгало», принадлежавшее Вандже. Ничем не лучше и туристский культурный центр «Утамадунн», построенный якобы на забаву туристам из США, Японии. ФРГ и других стран Западной Европы. Но не вызывавшая подозрений вывеска служила прикрытием для далеко не святых делишек, в том числе для контрабандного вывоза из страны драгоценных камней, слоновой кости, звериных шкур и даже человеческой кожи! Этот центр создан для разграбления природных и человеческих ресурсов страны. Женщин и девушек нанимают для того, чтобы потакать любым капризам и прихотям иностранных туристов. Самых смазливых и соблазнительных с помощью французской и английской косметики доводят до кондиции и сбывают в публичные дома Европы. Инспектор Годфри знал наверняка, что прибыльная торговля черными рабынями ведется с ведома местного депутата парламента Ндери Ва Риеры, он-то и был фактическим владельцем центра. Его партнер — немец из ФРГ. «Слоновая кость на экспорт!» «Надежный источник валютных поступлений!» Вполне бы можно прикрыть это преступное гнездо, думал инспектор, припоминая, какой разразился скандал, когда несколько лет назад в Ватаму-Бэй разоблачили такой же преступный синдикат. Пожалуй, имеет смысл обсудить сложившееся положение с начальством, передать по инстанции заготовленный им на этот счет доклад. Но, прикинув, что в дело окажутся замешаны многие весьма важные лица, Годфри отказался от своего намерения. Он попридержит доклад, не станет ни с кем делиться добытой информацией. Она еще ему пригодится впоследствии, при решении очередной уголовной загадки. В конце? концов он сыщик, а не блюститель морали и нравов. Туризм — одна из важнейших отраслей национальной экономики, и, как во всяком деле, здесь есть и положительные, и отрицательные стороны. Его долг полицейского — содействовать сохранению стабильности закона и порядка, от этого зависят успехи промышленности, приток иностранных инвестиций. Он усмехнулся про себя, на душе полегчало. Глупо дискутировать с самим собой… этакий «диспут на темы морали»! Уж не признак ли это старческого слабоумия? Он откинулся на спинку сиденья и занялся более приятным делом — анализом профессиональных аспектов проведенного им дознания. Перед его мысленным, взором промелькнули Ванджа, Мунира, Абдулла, Карега… Поезд тем временем все приближался к столице, по сравнению с которой Новый Илморог — всего лишь жалкая дыра…
2
Ванджа думала о своем отце. Что побуждает одних становиться на сторону народа, других — продаваться иностранным хозяевам, а третьих — балансировать посередине? Каковы мотивы? Вспомнив Абдуллу, Карегу, Муниру, своего деда и многих, многих других, с кем сводила ее жизнь, она пришла к такому заключению: все, наверно, объясняется просто — любовью и ненавистью. Любовь и ненависть — сиамские близнецы, сросшиеся спина к спине в человеческом сердце. Ты любишь — значит, и ненавидишь; коли ненавидишь, то, стало быть, и любишь. Любовь определяет, кого ты ненавидишь, и наоборот. Ненависть очерчивает возможности любви. Но как узнать, что любишь, а что ненавидишь? Вновь и вновь в своих размышлениях она возвращалась к проблеме выбора. Человек судит о том, что ненавидит и что любит, по своим поступкам, по тому, чью сторону он принимает. Нельзя, к при-меру, распинаться о любви к народу и в то же время помогать колонизаторам угнетать народ. Нельзя утверждать, что стоишь на стороне тех, кто воюет со злом, и оставаться над схваткой… Отец мечтал сколотить капитал, накопить добра; он пуще огня боялся, как бы его не заподозрили в симпатиях к народу — это помешало бы делать деньги. Трагедия отца, избравшего нейтралитет и, следовательно, оказавшегося в стане колонизаторов, заключалась в том, что ни его измена, ни отречение от деда, ни самоотречение не уберегли его от краха, ибо весь мир вокруг него развалился. Его мелкий бизнес — он был водопроводчиком — не шел ни в какое сравнение с огромными предприятиями, теснившими его со всех сторон. Вандже все было предельно ясно: она сама какое-то время занималась торговлей вразнос и знала, что водители грузовичков «матату», хозяева разваливающихся автобусов, грошовых лавочек и многие, многие другие становятся жертвами безжалостной конкуренции. Так есть ли разница между отцом и ею самой? Она, как и он, сделала неверный выбор, отдав свою любовь деньгам и стяжательству. Следовательно, она по собственной воле очутилась на стороне Кимерии в сегодняшней стране, почиющей на лаврах независимости. Вправе ли Ванджа в таком случае осуждать отца? Она, собственно его и не знала, а жаль… поговорить бы с ним по душам.;! только вряд ли бы разговор получился. Разве не она в конечном счете способствовала унижению отца? Теперь ничего не исправишь, но было время, когда еще можно было что-то изменить. Сколько раз она собиралась вернуться домой, но мешало то одно, то другое. Однажды даже сложила чемоданы и объявила девицам, что покидает их. Наутро обнаружилось, что у нее украли все носильные вещи. Не ехать же домой с пустыми руками. Отец как-то обозвал ее шлюхой, выгнал из дома, проклял, если не всерьез, то, во всяком случае, на словах!.. Адвокат тоже советовал ей вернуться. Она последовала его совету, села в автобус, твердо решив довести дело до конца. Но, доехав до своей деревни, внезапно передумала. Ее пронзило острое чувство вины — нет, не потому, что не везет подарков родным. Снова вспомнилась последняя стычка с отцом, память причиняла боль… эта рана саднит и по сей день. Еще до первого приезда в Илморог она решила помириться с родителями, заручиться их благословением. «Нет ничего страшнее отцовского проклятия», — убеждала она себя. Она нагрянула домой в полдень. Отец, растянувшись на траве, дремал в тени амбара. По его лицу было видно, что он серьезно болен. Ванджу захлестнула жалость — ведь он, бедняга, один на целом свете. Ему трудно было говорить, он попросил напиться, она прошла в дом, налила воды в кружку и поднесла ему. Его руки дрожали. Он поднял на нее глаза, медленно покачал головой.