Как раз в это время один человек купил участок земли неподалеку от нашего дома. Он был женат, у него было две дочки. Он построил большой каменный дом и установил громадный железный резервуар для дождевой воды. Вскоре его примеру последовали и другие, но он пользовался всеобщим уважением, потому что первым ступил на новый путь. Это был как бы прообраз будущей жизни. Быть может, совсем скоро, после независимости, у каждого будет по крайней мере дом, крытый гофрированным железом, и резервуар для дождевой воды. Человеку этому принадлежали также маленький грузовик и автобус. Мы не знали, откуда он взялся, но в нашей деревне он был первым из предприимчивых людей, появившихся в эти годы… словом, когда африканцы уже начинали заниматься бизнесом. Он во всем был непохож на моего отца: высокий, богатый, сильный, все ему завидовали, все уважали его. Меня потянуло к нему с первой минуты, как я его увидела: он продавал билеты в свой автобус. Во второй раз он не взял с меня денег, сказав: ты дочь такого-то, и мне было приятно, что он меня узнал. Как-то он зашел к нам домой, и отец, дела которого с годами шли хуже и хуже, был так горд этим, что мне стало стыдно. Человек этот подружился с моим отцом и вскоре уже частенько к нам захаживал. На рождество он принес всем нам подарки. Мне он подарил платье в цветочек, называл меня дочкой, а мне казалось, что в этом платье я выгляжу как моя двоюродная сестра, давным-давно переехавшая в город. Потом как-то он подвез меня на грузовике, пригласил на дневной сеанс в городской кинотеатр «Ройял». Когда он приходил к нам в гости, я нарочно рано ложилась спать, делая вид, будто его стесняюсь. На самом деле его приход был условным знаком между нами: он означал, что мы встретимся завтра днем. Я клала цветастое платье в свой ранец, поверх укладывала книги. В городе я переодевалась в общественной уборной, а школьную форму прятала в ранец. В четыре или в пять я возвращалась домой, разумеется, в школьной форме.
Меня разоблачил учитель математики. Я была у него лучшей ученицей, и он давно уже на меня поглядывал. Я была полненькая, и грудь у меня была развита больше, чем у других девочек. Он прибегал ко всевозможным уловкам, чтобы задержать меня в школе: «пойди разожги плиту у меня в доме», «отнеси ко мне домой эти учебники», «почему у тебя сегодня не вычищены ногти, подойди ко мне после четырех»… и все такое в том же роде. Однажды я пожаловалась на него матери, мать рассердилась, грозила пойти к высшему школьному начальству. Он заметил мои частые прогулы, начал за мной шпионить и выследил меня. Позвал меня к себе домой, говорил, как он влюблен в меня, и просил: «Будь моей». Я отказалась, тогда он сказал, что ему известна моя тайна. Или я соглашусь, или он все расскажет моим родителям. Я отказалась наотрез, и он выполнил свою угрозу. Мать, которая всегда недолюбливала того человека, была так ошарашена, что не могла даже меня избить. Сначала мне показалось, что наконец-то я причинила им настоящую боль. Но она плакала, прижимала меня к себе, точно пытаясь оградить от опасностей враждебного мира, и я сама почувствовала себя виноватой и тоже разрыдалась. Это привело к окончательному разрыву матери с отцом. Она сказала ему с горечью: «Вот он какой, твой богатенький дружок», — и отец был настолько унижен и жалок, что мне стало жаль и его тоже. Мать кричала, что, если этот человек переступит когда-либо своей грязной ногой порог нашего дома и сунет сюда свою лицемерную рожу, она ошпарит его кипятком. Меня же они ничем не попрекнули, и поэтому я поклялась никогда больше не встречаться с этим человеком. Я стала более прилежной ученицей и даже с кротостью терпела торжествующие гаденыше ухмылки и язвительные замечания учителя математики. Я была очень удивлена, да и учитель, видимо, тоже, когда, написав последнюю контрольную работу, я оказалась второй по математике во всем районе, а мой невезучий приятель был пятым. Все теперь считали, что я сдам экзамены шутя, и учителя начали поговаривать о том, что мне следует попробовать поступить в среднюю школу… Но моя месть обрушилась прежде всего на меня же. Меня тошнило, я чувствовала временами какую-то слабость. Неужели я беременна? Я побежала к своему любовнику. «Пожалуйста, я женюсь на тебе, — сказал он, — если ты не против того, чтобы стать второй женой, хотя первая такая властная, что мигом превратит тебя в рабыню». Мне показалось, он довольно-таки легкомысленно отнесся к тому, что для меня было вопросом жизни и смерти. Я понимала, что скоро обо всем узнает мать. Нет, этого вынести я не могла. Когда она узнает, меня уже не будет здесь. Я решилась и не отступлю.