Выбрать главу

— Здравствуйте, — сказал я как ни в чем не бывало, слезая со своего скрипучего велосипеда и прислоняя его к выкрашенной белой краской стене.

— Вы меня, может быть, не помните… — заговорил он, поздоровавшись.

Я жестом велел ему замолчать: у нас еще будет время поговорить. Даже тогда, на той стадии наших отношений, что-то в нем меня раздражало: его нарочитое самообладание или, может быть, скорее, его рвение, пыл? Он помог мне отнести в дом две коробки мела и стопку учебников, а я взял пакет риса, купленного для Ванджи. Моя гостиная, как и весь дом, была почти без мебели: деревянная лавка, стол с широкими щелями, два складных стула и прибитая к стене полка со старыми номерами журналов «Фламинго», «Барабан», «Африканское кино» и школьными изданиями книг «И пришло разрушение» [12] и «Песни Лавино» [13]. Я давно уже собирался привести свою библиотеку в порядок, но в этом деле, как и во многих других, остановился в сумрачном полумраке на стыке действия и бездействия. Он опустился на край лавки, отказавшись от приглашения сесть на один из складных стульев. Он был тщедушного сложения, с печальными настороженными глазами — мужчина, который созрел внезапно и болезненно.

— Хотите чаю? — спросил я, надеясь, что он откажется. Я вытянул усталые ноги и вспомнил о Вандже, об ее истории, о том, как она радовалась, что Иосиф будет ходить в школу, о магическом ее воздействии на меня и на Абдуллу, вспомнил о ее бегстве из дому и вдруг подумал: а что же стало с ее ребенком?

— Да, пожалуйста, хоть теплой воды, — ответил он.

Пришлось мне против воли играть роль хозяина.

— Молока в этом доме, увы, нет.

— Вполне достаточно просто чаю. Мы живем рядом с магазином, но редко можем себе позволить такую роскошь, как молоко.

Накачивая примус, я вспомнил вдруг — наш разговор, наверно, этому способствовал — старую Мариаму, как мы называли ее. Она была арендатором на земле моего отца, но мы всегда считали ее неотъемлемой частью этой земли. Мариаму была очень набожна, но проявлялось это не явно — просто в манере держаться, говорить, в трепетном отношении к работе и умении всецело в нее погружаться. Чай она могла приготовить даже без заварки: положив в ложку сахар, держала ее над огнем. Как только сахар превращался в густую, похожую на сироп массу, она опускала ложку в кипяток. Я очень любил этот чай; я часто удирал от матери следившей за мной недреманным оком, и являлся к старой Мариаму выпить чашечку ее напитка. В нем было много сахару, и Мариаму вовсе не пыталась выдавать его за чай с молоком. Я хотел было рассказать об этом гостю но нечаянно произнес совсем другое:

— Мы должны быть благодарны и за малые блага: есть люди, которые пьют чаи не только без молока, но и без заварки.

— О, моя мать часто готовит такой напиток, когда не может купить чай. Она поджаривает в чайной ложке сахар, мы называем… то есть называли его сахарной сажей. Мать часто смеялась: «Карега, хочешь сахарной сажи?»

Я внимательно посмотрел на него.

— Откуда вы?

— Из Камирито. Вы, может, знаете: Квамбира, в Лимуру.

— То есть вы прямо из Лимуру пришли сюда?

— Да.

— Надеюсь, не пешком?

— Часть дороги пешком. Мне удалось сесть в такси. В нем было полно народу. Владелец был уверен, что в его чихающем «форде-англия» очень просторно. Он говорил: «Возлюбим друг друга, усаживайтесь поудобнее — в этой машине больше места, чем в грузовике» — и подсаживал все новых и новых пассажиров. В машину набилось больше двадцати человек, и это по нашим-то дорогам!

— Здесь нигде нет хороших дорог.

— Может быть, когда-нибудь их замостят или даже покроют асфальтом.

Я вспомнил самолет, «лендровер» и группу инженеров, которые совсем недавно повбивали в землю у нас, в Илмороге, красные колышки. Международное шоссе через Илморог. До чего нелепая затея! Почему бы, спрашивал я себя, не построить местные, но удобные дороги вместо того, чтобы мечтать о международных магистралях? По крайней мере мои поездки в Руваини и обратно упростились бы, и домой я возвращался бы не таким усталым, и, возможно, избежал бы встречи с этим незнакомцем. Но тут вдруг меня охватила злость, и я стал рассуждать, как илморогский крестьянин: «они» никогда не построят дорогу — пока денежки рекой не хлынут. Я взорвался:

— Да, как же, как же, замостят… когда у гиен рога вырастут.

вернуться

12

Роман нигерийского писателя Чину а Ачебе.

вернуться

13

Произведение угандийского поэта Окота П’Битека.