Я сам поразился своим словам. Ведь крестьяне и скотоводы Илморога многие годы борются с солнцем и землей, не полагаясь на мощеные дороги и надежный транспорт. Да, но молодежь уходит в города, предоставляя возиться с землей старикам, а старики не видят смысла в том, чтобы выращивать урожай для крупных рынков. Что касается кочевников, то они из года в год видят, как сперва поголовье скота растет и тут же из-за засухи и эпидемий уменьшается. Бог нас проклял, наверное, говорят они, двигаясь все дальше по равнине в поисках пастбищ. Я сравнил мысленно эту убогую дыру с нашими большими городами: небоскребы — с глиняными хибарами, крытыми соломой, международные аэропорты, гудронированные шоссе, казино — с тропинками для скота и сплетнями на закате. Наши прежние хозяева оставили нам весьма неравномерно обработанные земли: в центральной части было полно фруктовых деревьев и избыток воды, которая стекала сюда отовсюду, но чем дальше от центра, тем скуднее становились земли. Есть рассказ о карликах-гумба, которые жили задолго до «железного века» в Кении. Головы этих карликов были сверхъестественно большими и еле держались на шее. Когда гумба падал, гласит легенда, он не мог подняться без посторонней помощи.
Так же неожиданно, как в мою голову проникли эти мысли, столь чуждые всей моей жизни в Илмороге, я ощутил вдруг какую-то душевную тяжесть от присутствия этого молодого человека: какое мне дело, что у крестьян нет нормальной питьевой воды? Что у скотоводов припухшие веки, а скот гибнет от засухи? Какое мне дело, если все, кто способен работать, бегут в поисках золотого руна из Илморога в города, сложенные из металлических иллюзий и пустых надежд? Какое все это имеет ко мне отношение? Уж я-то никогда не был и не собираюсь быть стражем брата моего.
Я никогда не стремился к общественному признанию, никогда серьезно не вникал в чужие дела. Жизнь моя представляла цепь не связанных между собой эпизодов, я был счастлив в своем добровольном заточении в Илмороге, по крайней мере до приезда Ванджи. Снова ее лицо предстало передо мной, выгравированное красотой и печалью на фоне моего существования. Что она делает со мной? Что же стало с ее ребенком?
— Где вы работаете? — спросил я молодого человека холодно и резко, что было неожиданно даже для меня самого.
— Работаю? Я не… у меня пока нет работы… я обошел весь город… потому я к вам и зашел… знаете, примерно год назад я еще учился в колледже…
— В каком колледже?
— В Сириане!
— Налейте себе еще чашку, — услышал я собственный голос и, пожалуй, в первый раз с интересом посмотрел на него. Он постукивал пальцем по пустой чашке, потупившись, будто хотел мне что-то рассказать, но не знал, с чего начать. Я передал ему чайник, и он налил себе еще чаю. — Боюсь, что я не совсем… м-м…
— Много времени прошло с тех пор. Меня зовут Карега. Я и не рассчитывал, что вы меня сразу узнаете. Я, наверное, повзрослел. Когда-то я собирал цветы пиретрума на шамба вашего отца. — Он замолчал, но, видя, что я все еще не могу воскресить его в памяти, продолжал: — Мою мать зовут Мариаму, и до того, как в пятьдесят пятом году в связи с чрезвычайным положением нас переселили в новую деревню, мы жили на ферме вашего отца. Как арендаторы…
— Мариаму! — воскликнул я. — Вы сын Мариаму?
— Да.
— Не могу вспомнить… Я знал вашего брата Ндингури. Он был товарищем моих детских игр. Мы вместе охотились на антилоп, бегая в колючих зарослях. Правда, ни одной антилопы так и не настигли. Это было задолго до пятьдесят второго года.
— Я не знал его… У меня сохранилось только смутное, неясное воспоминание… но недавно я слышал о нем, узнал кое-какие подробности… правда, все это так расплывчато.
— Мне жаль… то, что случилось…
— То есть что его казнили как уголовника? Это было коллективное жертвоприношение. Кто-то должен был умереть за нашу свободу… Но странно… вы говорите, что знали его… А я даже не слыхал, что у меня был брат… и что он погиб… пока мне не рассказала Муками.
— Муками!
Да… перед самой своей смертью.
— Муками… моя сестра… вы… но откуда она могла знать об этом?
— Наверное, ей рассказал отец.
Я попытался все это осмыслить. Какое отношение имеет незнакомец к моему отцу, к Муками, к далекой уже смерти Ндингури? Я хотел знать больше — как и почему Карега связан с этим… но мог ли я прямо спросить незнакомого человека, почти мальчика, о тайнах, касающихся моей семьи?
Он сам переменил тему, как будто все, о чем он только что говорил, не имело никакого отношения к его приходу.