Творческий замысел, которым руководствовался Нгуги Ва Тхионго в работе над «Кровавыми лепестками», достаточно ясен. Через судьбы отдельных людей он стремится раскрыть то, что можно назвать «социальным смыслом» современной истории Кении. Трудная, сложная задача. Свой первый шаг к ее решению писатель делает, разрабатывая структуру романа. Судьбы своих главных героев он связывает одним событием в тугой сюжетный узел: после пожара, в котором гибнут люди, Крега, Мунира, Ванджа и Абдулла оказываются под арестом, ведется следствие. В тюрьме, во время допросов или ожидания в одиночных камерах, каждый из арестованных вспоминает свою жизнь, рассказывает ее полицейскому следователю. Постепенно раздвигаются пространственные рамки романа — возникают картины быта деревушки Илморог, нищета, обездоленность и кричащее богатство Найроби, наконец, судьбы всего края кикуйю. А вместе с тем расширяются временные горизонты, отодвигаются в сторону недавние события, их заслоняют происшествия последних лет и даже десятилетий. Каждый из героев романа по-своему осмысляет и прошлое, и сегодняшний день Кении, по-своему воспринимает происходившие и происходящие изменения. В результате и читатель романа получает возможность под разными углами зрения увидеть кенийские будни во всем пестром разнообразии и мелких личных драм, и крупных исторических поворотов в жизни народа.
Что же вспоминает, скажем, Ванджа? То, что всеми силами души хотела бы забыть. Обманутая и брошенная, скитается она по ночным барам Найроби. Перед ее глазами проходят и те, кому принадлежат сегодня власть и богатство, и те, что обездолены, как и она, одиноки… В ее памяти прекрасный, бурно растущий город предстает в виде многоликого, бесчеловечного и безжалостного полумифического существа. Ванджа со своей истерзанной душой ищет спасения в Илмороге. Но когда в деревню оглушительно вторгается современность, ее снова захватывает волна погони за богатством и несет к неизбежному, еще более мучительному краху.
В Илмороге после возвращения из Найроби Ванджа находит временное пристанище у хромого лавочника Абдуллы. Мало кто знает в деревне, что этот незаметный, неизвестно откуда появившийся вместе со своим осликом человек — герой, участник восстания против колонизаторов. Его Кения — это страна, обманувшая ожидания тех, кто жертвовал собой ради ее независимости. Абдулла мечтал о земле, но землю получили не он и не его товарищи по борьбе. Ее прибрали к рукам ловкие, циничные махинаторы, которые прежде сотрудничали с англичанами, а сейчас поддерживают новую власть. Но в Абдулле горечь разочарования не перерастает в озлобленность. К нему, одинокому и ущербному человеку, тянутся окружающие за душевным теплом и веселым словом.
Среди тех, кто часто бывает у Абдуллы, и учитель местной школы Мунира. Сын богатого землевладельца, он, однако, не сделал столь блестящей карьеры, как его братья: еще будучи студентом, он оказался замешан в беспорядках, был исключен из высшего учебного заведения и с той поры тщетно ищет своего места в жизни. Его гложет чувство неудовлетворенности, подтачивает сознание неполноценности. Нгуги Ва Тхионго с тонкой проникновенностью показывает, как постепенно усиливается внутренний разлад в душе Муниры. Будучи человеком честным, сознающим свой долг перед народом, он хотел бы отдавать все силы служению родине. Отчасти поэтому приезжает он и в Илморог, где открывает школу. В то же время его манит легкий успех братьев, его вчерашних однокашников по привилегированному учебному заведению. В деревне он одинок, ему трудно найти общий язык с крестьянами. Постепенно Мунира опускается, в его характере все явственнее проступают отрицательные черты: слабость, завистливость, желчная раздражительность. Преступление, которое он в конце концов совершает, представляется самому Мунире актом высшего самоутверждения, но, в сущности, это жест отчаяния.
И образ Муниры, и судьба этого сельского учителя помогают понять ход рассуждений Нгуги Ва Тхионго о месте и роли интеллигенции в африканском обществе. Обнажается его глубокое внутреннее убеждение, что отрыв от народа чреват для личности интеллигента либо духовным опустошением, либо распадом и гибелью. Те, кто видят альтернативу работе в народе и для народа в индивидуальном акте протеста, страшно, трагически заблуждаются.