Минута, две минуты, и пульс появился снова.
Она отпустила его и опустилась на корточки. Она смахнула слезу и благодарно вздохнула, уставившись в потолок.
Она снова посмотрела на него, всё ещё лежащего без сознания на полу. Кровь перестала течь. Очевидно, рана поверхностная. Бесконтрольно дрожащими руками Лейла погладила твёрдую, но нежную кожу его щеки, провела пальцами по его слегка приоткрытым губам.
Осознание поразило её сильно и быстро, заставив внутренности сжаться, а сердце бешено колотиться. Она отдёрнула руку, как будто прикоснулась к обжигающей поверхности.
Если её самые основные инстинкты говорили ей правду, то мысль об этом была отвратительна, как никогда прежде, особенно после того, как он только что доказал на что способен.
Но это чувство зародилось в душе, шевелилось глубоко внутри и вызывало у неё тревогу.
И эти тревожные звоночки обладали правом кричать, потому что, если она была права, если в том, что она чувствовала тогда, был хотя бы намёк на правду, это был наихудший из возможных исходов — чувства, которые были для неё спасительным пунктом в её судьбе, но смертным приговором для её сестёр.
Потому что, если она была права, если случилось невозможное — сбылась невысказанная тайна серрин, столь же тщательно охраняемая, как и пророчества, — если она влюбилась в Калеба, она была виновна в нарушении окончательного табу серрин.
И если она влюбилась в него до этого момента, если она уже заключила сделку с этой любовью, её дар серрин уже исчез, передался Софи в наказание — Софи, которая тоже была в Блэкторне. Или, если Софи уже нет в живых, её дар перешёл Алише, которая уже была в ловушке.
Паника сжала её грудь.
Но откуда ей было знать, что она на самом деле чувствовала среди эмоционального потрясения, которому она подвергалась с тех пор, как появилась здесь? Была ли любовь, сила настоящей любви, необходимая ей, чтобы потерять свой дар, возможна за такой короткий промежуток времени.
Она с трудом поднялась на нетвёрдые ноги, глядя вниз на его до сих пор бесчувственное тело.
Она должна была выбраться оттуда. Подальше оттуда. Из Блэкторна. От него.
Она, спотыкаясь, направилась к двери.
Ещё один момент с Калебом мог бы стать смертным приговором для них всех. Она больше не будет ему нужна. Её сестры будут следующими в очереди.
У неё не было выбора, другого выхода не было.
Дойдя до двери, она оглянулась на него. Она раздосадовано смахнула ещё одну слезинку. Она не могла позволить себе этих чувств — этих безумных, непростительных чувств.
Она переступила порог, поспешила мимо балюстрады к лестнице, чувствуя, что ноги вот-вот подогнуться под ней.
Она доберётся до телефона. Позвонит в ПКВ. И скажет им, что её сестру держат в заложницах. Они нагрянут в клуб в течение часа. У Алиши будут неприятности, когда они узнают правду. Её собственная жизнь будет кончена, если они узнают, кто она такая. Но альтернатива была немыслима.
Она цеплялась за перила на всём пути вниз, от потери крови у неё пульсировала голова, глубокое чувство утраты всё ещё поглощало её, несмотря на ожидаемую свободу.
Свобода в Блэкторне. Потому что ей всё ещё предстояло пройти через Блэкторн. Она уже видела, что её там ждало. Если кто-то из этой толпы увидит, что она уходит без Калеба, они обязательно проведут расследование. Ей придётся улизнуть тайком. Ей придётся держать голову опущенной. Может быть, только передвигаться по глухим переулкам.
Она остановилась и опустилась на нижнюю ступеньку, схватившись за один из стержней и прижавшись к нему виском.
Она обманывала себя. Она не могла уйти. Ещё нет.
Она не могла отказаться от такой возможности. Возможно, это была единственная возможность, которая у неё когда-либо была.
Она оглянулась через плечо на лестницу.
Она должна была собрать всё, что осталось от её физических сил, всё, что осталось от её эмоциональной силы.
Она либо убежит сейчас, либо, наконец, столкнётся с неминуемым лицом к лицу.
Выбор был за ней. И только её.
ГЛАВА 25
Калеб очнулся и уставился на сырой, покрытый заплатами потолок.
Ему потребовалось ещё мгновение, чтобы понять, почему он не может пошевелиться.
Его внимание привлекли наручники на одном запястье и колючая проволока, обмотанная вокруг другого. Его вытянутые руки были привязаны к ржавой металлической спинке кровати. Он не сомневался, что то же самое впивалось в его лодыжки, делая любое движение таким же болезненным, как и боль в затылке.
Он бросил свирепый взгляд на Лейлу, сидевшую справа от него.