— Прикончим зверя.
Отряд Гарди последовал его команде — зарядив пушку крупной картечью, они пальнули прямо в черное месиво дымящихся обломков, под которыми навеки были погребены остатки османского войска.
В Монастырской церкви великий магистр продолжал нести бессменную вахту у тела погибшего племянника. На лице молодого человека застыло выражение умиротворенности, он был далек от ужасов войны, бушевавшей за стеной. Всюду сражались не на жизнь, а на смерть. От осады невозможно было скрыться, она подчиняла себе все — чувства, мысли, поступки. Близился рассвет. И с его приходом вновь придется атаковать, вновь балансировать на краю гибели. Ла Валетт шевельнулся. Боль пронзила тело, казалось, она ударила изнутри. Плоть горела огнем. Вцепившись в живот, магистр попытался вскрикнуть. Но не сумел. И пажи не примчались на помощь. Он стал захлебываться густой темной кровью, хлынувшей горлом на ложе.
Глава 17
Наступил конец августа, и влажный ветер трамонтана принес дожди. С небес хлынула вода, не пощадив ни турок, ни христиан; она запруживала траншеи, просачивалась сквозь крыши и полотно шатров, окутывала все вокруг промозглым покрывалом. Бои замерли. По-иному и быть не могло — сырое марево обратило порох в сырую кашицу, а передвигаться по скользким от влаги камням стало невозможно. Защитники прижимались друг к другу и молились, взывая к разбухшим небесам и ожидая ответа. И так проходил час за часом, день за днем. В воздухе все острее чувствовался запах смерти и разложения. Казалось, ордену святого Иоанна осталось недолго. Для Мустафы-паши настал благоприятный момент.
Едва ливень ударил с новой силой, штурмовые отряды османов двинулись в наступление. Не будет ни грохота вражеских пушек, ни мушкетных залпов, когда османы, преодолев усыпанный обломками ров, начнут карабкаться на крепостной вал. Возобладают ятаганы. В рукопашных схватках все решит число. Оставшиеся несколько сотен христиан обречены, их, промокших насквозь и безоружных лучников, порежут на ремни, а рыцарей в поржавевших доспехах начнут рвать на части. Турки рвались к победе.
Предвкушавшие триумф османы недооценили противника. Мусульмане не догадывались, что Ла Валетт предвидел нечто подобное и за несколько месяцев до вторжения приказал привести в порядок все до единого арбалеты арсенала. Теперь они вошли в бой. Зазубренная, крючковатая сталь беззвучными волнами обрушивалась на ряды атаковавших османов, разя сначала командиров, а затем солдат, падавших вперед или валившихся назад в оглушительном реве множества глоток. Болты без труда прошивали шелк и тонкую броню. Наконечники обрабатывались особым образом и предусмотрительно смазывались пометом, свиным салом или трупной гнилью, убивая и раня османов, сея в их рядах страшные хвори. Пусть теперь язычники поглумятся, пусть их врачеватели познают нехватку лекарств. Неудивительно, что турки дрогнули и бросились отступать.
— Сто дней мы просидели на этом проклятом острове.
Мустафа-паша задумчиво смотрел из-под полога шатра на струи дождя. На душе у него было пасмурно, точь-в-точь как снаружи, а уныние уподобилось свинцово-серым каплям, изливавшимся на Марсу. Надежда угасала. Позади на тахте сидел адмирал Пиали, соперник, связанный с ним волей случая и готовый бежать при первой возможности.
— Мустафа-паша, вам известно, о чем сейчас поговаривают в лагере?
— Мне хватает того, о чем толкуете вы — о том, как захватить власть, сплести заговор и сорвать мой поход.
— Говорят, будто сам Аллах желает нашего поражения и ухода отсюда.
— Значит, нам сейчас следует прекратить священную войну и пойти наперекор воле султана?
— Что может быть священного в том, что вокруг свирепствуют лихорадка, иные болезни, что половина наших орудий уничтожена, а оставшиеся силы используются бездарно?
— Вопреки всему мы выстоим, адмирал.
— За счет чего? Остался ли у нас хоть один боеспособный отряд? Назовите мне хоть одно осадное орудие, хоть один подкоп, который мы еще не использовали. Хоть один маневр, хоть одну дьявольскую уловку, которую мы не применили.
— Наш лазутчик доносит, что великий магистр на последнем издыхании.