— Я вижу, вернулся наш драгоценный скиталец.
— Опустите меч, де Понтье.
— Ты станешь угрожать рыцарю, члену Священного собрания?
— Вы станете угрожать ребенку?
— Мы ведем лишь незатейливую беседу и безобидный спор.
Гарди согнул руку, державшую меч.
— Спорьте со мной. Опустите оружие.
— Дело касается собак.
— Ваша жизнь важнее. Покиньте нас, пока не поплатились ею.
— Сопротивление командору считается изменой.
— Отступить, пока есть возможность, считается разумным.
— На этом мы не закончили, месье Гарди.
— С чего бы? Вы намерены пожаловаться великому магистру? Я привел ему семь сотен воинов.
— Браво, — улыбнулся де Понтье. — Вы наш настоящий герой. Однако тоже смертный.
— Быть может, вы с приором Гарзой помолитесь за меня?
— Это наименьшее, что мы могли бы сделать ради вашего чудесного возвращения в наши ряды.
— Премного благодарен, — произнес Гарди с поклоном и отошел в сторону, когда де Понтье, бросив на мальчика холодный взгляд, развернулся к выходу.
— Не сомневайтесь, Кристиан Гарди. Скрестив мечи в следующий раз, мы будем биться до смерти.
— Вашей, шевалье.
С гордым видом рыцарь вышел из подвала. Люка осторожно выпрямился и шагнул вперед. Он прижал серебряный крестик к ладони друга и повторил слова, услышанные перед самым падением Сент-Эльмо:
— Он принадлежит живым.
Глава 11
— Вздернуть его!
Ла Валетт взирал на дряхлого раба-грека без малейшего сострадания. Старик явился с белым флагом по приказу Мустафы-паши, дабы предложить условия перемирия и убедить защитников Биргу и Сенглеа в том, что сопротивление бесполезно и наиболее благоприятным исходом будет сдача. Дальнейшее кровопролитие было излишне. Рыцари и их сторонники могли покинуть остров, сохранив достоинство, воинскую честь и собственные жизни. Сент-Эльмо напомнил всем об их доблести и неистощимом боевом духе, падение же форта доказало, что полное уничтожение неизбежно. В этом заключалось турецкое послание. Но и великий магистр умел играть на чужом страхе.
Старик в ужасе упал на колени. Он уже промочил исподнее.
— Ваша светлость, я лишь жалкий грек, посланец.
— Жалкий грек на службе неправедного дела, посланец, принесший ложь и лукавство языческого антихриста.
— Я не был рожден язычником, ваша светлость.
— Посему у тебя еще меньше причин пресмыкаться от их имени.
— Ваша светлость, я слишком стар.
— И я немолод. Однако с годами не нахожу ослабления воли своей, не вижу вероломных устремлений в сердце своем.
— Я пришел с миром, ваша светлость.
— Но не как друг. А посему — ты враг, и ожидает тебя свидание с виселицей.
Дрожащий старец с мокрым от слез лицом громко всхлипывал и всем видом вызывал лишь презрение.
— Предаю себя на вашу милость, ваша светлость.
— Я утратил всякую милость, когда турки вторглись на мой остров, когда на том берегу Большой гавани изрубили на куски моих рыцарей и солдат. Ты заплатишь за все.
— Ваша светлость, мне было велено лишь доставить послание Мустафы-паши. Я исполнил порученное.
— И ты дерзнул…
— Под страхом смерти, ваша светлость!
— Смерть да будет твоим приговором!
Великий магистр мерно расхаживал кругами по комнате. Он не спешил и был рад возможности насладиться моментом и продлить агонию старика. Страх и сила воображения приумножат впечатления от первой встречи, которые врежутся в самую душу рыдавшего грека. К тому времени как старец доберется до турецкого лагеря, он поверит в любых чудищ и драконов и расскажет всем о неприступной обороне форта.
— Сент-Эльмо не сдался. — Ла Валетт повернулся спиной к сжавшемуся рабу. — Его защитники сражались за каждый камень, каждый дюйм. Они оставили после себя тысячи гниющих вражьих трупов. И Мустафа-паша полагает, что я отрекусь от долга и передам Мальту в его лапы?
— Он надеется, что вы увидите в его словах здравое зерно, ваша светлость.
— Я вижу былые подвиги и грядущую славу. Я вижу сломленного недруга и кровь его воинов, излитую на здешние скалы.
— Турки утверждают, что их войско велико числом.
— Посмотрим, что они сумеют нам противопоставить. Я не магистр де Лилль-Адам, что увел рыцарей святого Иоанна, с Родоса. Я великий магистр Жан Паризо де Ла Валетт. Переговоры, равно как и предложение сдачи, одобрению не подлежат.
— Ваша светлость, меня воспитали верным христианином. — Грек ломал руки, а голос его дрожал. — Прошу взглянуть на сего простолюдина с милосердием и пониманием.