Они оказались на полу, перекатывались с места на место среди мешков с травами и глиняных горшков и стонали. Там, за стеной, на соломенных подстилках и тюфяках умирали люди. Здесь же двое жили, отдаваясь друг другу. Он лежал под ней, сжимал ее бедра, а она двигалась на нем.
— Вы покоряете меня, миледи.
— Нет, я склоняюсь перед вами.
— Борьба внутри нас еще не окончена.
Она рассмеялась и тяжело задышала, склоняясь над ним, а волосы ее рассыпались по его лицу. Манерная дама из Мдины исчезла, вместо нее возникла девушка-островитянка с чувственным взглядом и неистовой страстью. Ее ноги напряглись. Он приподнял ее, усадив верхом, потянулся к ней и стал ласкать ее грудь, губы, саму ее сущность. В этот момент пульсирующего блаженства они пересекли грань между похотью и святостью, вышли за пределы соития, чтобы стать единой душой. Он резко вздохнул. В конце концов, и солдат способен испытывать религиозные чувства.
Все еще обрадованный победой в бою за палисад, Люка схватил буханку хлеба и направился к подвалу, где обосновался. Никакие злобные речи рыцарей, подобных де Понтье, не способны были приуменьшить его подвига. Никакая усталость не убьет чувства удовлетворения. Люке было тринадцать лет от роду, и он уже стал мужчиной — мужчиной, который бился с турками и победил, который преследовал вражеских пловцов по всему проливу. Увы, ему не досталось ни драгоценных украшений, ни толстых кошельков, полных золота. Возможно, в другой раз. Его друг англичанин поздравил его, и это важнее всего. Они составили хорошую команду, братья по оружию, славно потрудились вместе в Сент-Эльмо и на палисаде у стен Сенглеа. Приятно быть кому-то нужным.
Люка спустился по ступеням, уже привыкнув к резкой прохладе и топоту своих босых ног о камень. Две собаки встретят его, будут сидеть и терпеливо дожидаться своей доли хлеба. Все шло как должно.
Нет, не как должно. В подвале кто-то побывал.
Сердце мальчика дрогнуло, в душе нарастала тревога, и он прыжками преодолел последние ступени и ворвался в помещение. Сквозь подвальную решетку струился свет, превращавшийся внизу в угрюмый полумрак. Но его было достаточно. Повсюду на земле валялись разбросанные куски рубленой собачатины. Убедительная демонстрация, устроенная намеренно, дабы преподать урок.
Глава 12
Чтобы взорвать замок, потребовалось лишь немного пороха. Чернокожий мавр вставил в замочную скважину скомканное содержимое металлической ременной пряжки, смастерил фитиль, распутав одну из ниток халата, и извлек из сандалии кресало. Он редко ходил куда-либо, не прихватив с собой несколько безделушек своего ремесла. Таков был способ выживания, привычка, сохранившаяся со времен рабства на галере. Когда гром турецких пушек достиг апогея, мавр высек искру, разжегшую огонек, который, добравшись до пороха, вызвал небольшой взрыв. Железные детали разлетелись в стороны. Теперь узник выжидал.
Ни один стражник не явится сюда среди ночи. Однако в казематах все усиливался беспокойный шепот рабов, а некогда дремотная речь оживилась. Во тьме осторожно крался турецкий лазутчик. Он знал дорогу, бывал здесь раньше. Мусульманские братья приветствовали его, слушали, пока он бормотал наставления и рассказывал о быстро приближавшемся штурмовом отряде, который освободит и вооружит их для боя. Они преподадут рыцарям урок, от которого те никогда не оправятся.
Лазутчик принес с собой смрад сточных вод. В какой-то момент решетка, закрывавшая проход к внешнему стоку, была ослаблена. Уже после весть о проходе под крепостью достигла Мустафы-паши, но подобные тонкости не касались лазутчика. Его роль состояла в том, чтобы охранять проход и разматывать путеводную нить вдоль своего маршрута. Он не ждал трудностей.
Как не мог предположить о мавре. Едва ли послышался какой-либо звук, когда утяжеленный конец размотанного тюрбана полетел вперед и обернулся вокруг шеи лазутчика. Опрокинутый назад турок схватился за горло, хватая воздух раскрытым от изумления ртом. Все решетки вокруг содрогались. Мавр перетащил труп в свою камеру и пошел забрать веретено с нитью.