Моменты прощания со слезами на глазах детей и жены долго ворочались воспоминаниями в памяти, сидя у вагонного окна. Погрузившись в думы и уставившись в протертое с разводами стекло, он почти не видел проносящихся одиноких полустанков – «лицом к лицу лица не увидать». Но почему учитель обращал внимание на медленно проплывающие родные степные просторы, в низинах за насыпью деревянные телеграфные столбы с «бетонными ногами» и туго натянутыми в несколько рядов проводами?
Иногда встречались на двухпутке и промежуточных станциях воинские эшелоны, тоже направляющиеся попутно с его пассажирским поездом.
«Что же получается? Практически происходит передел мира, – рассуждал учитель Николай Григорьевич. – На Европу надвигается немецкая угроза. В Польше умер Пилсудский, но в Варшаве до разгрома ее немцами правили те полковники и генералы, которые в двадцатом году вместе с ним участвовали в походе на Украину и до позорного поражения сохраняли честолюбивые амбиции повторить Смутное время в России. Замыслы у Варшавы роились захватнические и простирались довольно далеко – военным путем возродить линию Керзона и отодвинуть ее чертой от Балтийского до Черного моря. А там замахнутся и до Урала. Но получился облом…»
Потом его мысли перетекли в область воображаемого нового места работы. Ему казалось, что он совершает подвиг ради тех детей бедноты болотного Полесья, которых старались ополячить. В райкоме партии его ознакомили с обобщенной справкой по состоянию образования в этом новом регионе Союза. Оно было удручающим.
Учитель живо представил, что здание под среднее учебное заведение местные власти выделят наверняка ветхое, не приспособленное для учебного процесса, и он, если его назначат директором, обязательно займется ремонтом школы.
Как любитель русской и украинской литературы, он не мог не захватить с собой для душевного чтения книгу, как инструмент наслаждения мудростью. В его фанерно-фибровом чемодане лежали пять томиков избранных произведений Пушкина, Гоголя, Шевченко, Франко и Маяковского. Эти в мягкой обложке книжечки приобретались в разное время, но выпущены были одним киевским издательством. Он надеялся, что с приездом семьи к новому месту работы он перевезет на Полесье всю домашнюю библиотеку, которую они с женой собирали вместе.
С пересадкой в Киеве, Николай Григорьевич, наконец, добрался до города Ровно, где местное партийное чиновничество выдало ему предписание убыть в один из районных центров на северо-западе области…
Этим центром оказался город Сарны, куда он прибыл на следующий день.
«Интересное название города, – размышлял учитель. – Наверняка связано с дикой черной полорогой козочкой – серной. Эта дикая козочка упоминается даже в Библии. Ну, ничего со временем узнаю все подробности о городе».
Поселившись в гостинице, Берест направился в райком, чтобы определиться с конкретным местом работы. Там разговор со стороны одного из партийных секретарей районного масштаба был короток:
– Мы вас рекомендовали на должность директора школы в живописный поселок городского типа Степань, расположенный на левом берегу реки Горынь. Местное руководство предупреждено о вашем прибытии. Где вы устроились?
– В гостинице в номере четыре.
Благо она была одна в городе.
– Вот и прекрасно. Завтра за вами придет машина. Я сейчас созвонюсь со Степанью, пусть готовят стол, – улыбнулся партийный функционер.
Попрощавшись с хозяином, Николай Григорьевич прошелся по городу. Ему был интересно познакомиться с достопримечательностями этого крупного железнодорожного узла с огромным, выложенным из глыб местного гранита, костелом и крохотными деревянными сине-голубыми церквушками. Он обратил внимание на прекрасный вокзал, две водонапорные башни и депо из красного кирпича со смотровыми канавами, поворотным кругом и крытыми ангарами для стоянки во время ремонта и промывки паровозов.
На небольшом рынке, практически в центре города, он поразился бедности сельского населения, которое продавало с лотков плоды огородов и покупало необходимое, особенно хлеб и промышленные товары, складывая это в радюги – полотна из отбеленной домотканой ткани, или большие платки, которые носились через плечо, в основном женщинами-крестьянками. Их называли – парашютисты.