— Ты понимаешь, чего может стоить небрежность или невнимательность? — спросила его мать, когда, наконец, мальчик перестал возиться.
— Слушай, мама, — новые ощущения переполняли Феликса и, в целом, нравились ему, — ведь мы приносим пользу людям, делаем доброе дело для них, чего же они так шарахаются от обор… от метаморфов?
— По своей природе люди делят мир на своих и чужих, — ответила Амброзия. — Своих еще кое-как терпят, чужих уничтожают. Наше существование это вызов людям. Они не могут, как следует понять нас, объяснить нашу способность к перевоплощению, они боятся, что в какой-нибудь момент мы можем на них напасть, а перед выдуманными самими людьми угрозами они готовы уничтожать не только метаморфов, но и друг друга.
— Страшно быть не таким, как все, — сказал Феликс.
— Вовсе нет, — улыбнулась его мать. — Страшно, если знают, что ты отличаешься ото всех.
— Мягкая лапа!
— Когти внутри, — кивнула Амброзия. — У меня для тебя имеется еще кое-что.
Откуда-то из складок платья она достала бархатный мешочек, развязала тесемки и вытряхнула на ладонь две игральных кости, наподобие тех, что мальчишки иногда украдкой приносили в школу. Такими уже играл с друзьями и Феликс в каких-нибудь углах, шепотом ссорясь и переругиваясь, — если недозволенную игру засекал школьный смотритель, или один из преподавателей, наказанием для всех участников были карцер или розги, а нередко то и другое вместе.
— Один из кубиков гранитный, а другой из мрамора, — сказала мать Феликса. — Эти два вещества символизируют постоянство и помогут твоему Людскому облику оберегаться от непроизвольных переходов, таких, которые, бывает, сам не замечаешь. Представь, как будут поражены твои друзья, вдруг увидев пятнистую лапу, вместо твоей руки.
— Бр-р, — передернулся мальчик, представив такое, — это было бы ужасно.
— Иногда мы можем испытывать сильные чувства, услышав важное известие, или подвергнуться какой-нибудь опасности, — сказала Амброзия. — В этом состоянии тело, не защищенное амулетом и заклинанием, вдруг может начать перетекать. Естественно, это страшнее, когда ты в Людском облике, а не в Темном. Поэтому амулеты, наподобие этих, носят в кармане, или на шее.
— Красивые, — оценил Феликс, взяв у матери розовый и белый кубики. — Ими можно играть в кости?
— Не думаю, что это хорошая мысль, — сказала женщина. — Они даже по весу немного различаются, а игроки всегда следят, чтобы кости были одинаковыми. Под точечками, которые обозначают цифры на костях, скрываются гебрайские слова «квиут», что означает постоянство и «ецивут» — надежность. Их сделал для меня один каббалист из антверпенского гетто.
— Еврей? — удивился Феликс. — Это разве не опасно?
— Мне нравится, что ты такой осторожный, мой малыш, — Амброзия погладила сына по голове, — но неужели ты думаешь, что я позволила ему увидеть свое лицо? Я была под вуалью и в кружевных перчатках.
Даже маленькие дети, рожденные в XVI веке, понимали, что доверять секреты тому, кто может в любой момент оказаться в застенках инквизиции, не самый предусмотрительный поступок.
— Каббалист сказал мне, — вспомнила Амброзия, — что у белого мраморного кубика есть еще одно особенное свойство. Все-таки его на первый взгляд не отличишь от обычного костяного.
— Что это за свойство? — устало зевнул Феликс. Похождения в Темном облике несколько утомили мальчика.
— Он всегда падает шестеркой кверху.
— Ребята рассказывали, что такие бывают у тех, кто мошенничает при игре, — сказал Феликс. — Может, твой еврей никакой не колдун, а шулер?
— Это легко проверить, — сказала Амброзия. — Смени облик прямо сейчас.
Феликс уже и сам понял, что проверить амулет легче лёгкого. Он представил себе свой роскошный хвост и даже разлегся на полу, чтобы сразу начать забавляться с ним, но ничего не произошло.
— Теперь дай мне амулеты, — подошла к сыну Амброзия, — и попробуй снова. Только потом сразу же перекидывайся обратно, если не хочешь снимать рубашку.
Мышцы и суставы послушно потекли под кожей, зверь, в которого перетек Феликс, инстинктивно вывернулся, стараясь освободиться от рубашки, затрещала разрываемая ткань.
— Ну, все, все, — сказала Амброзия, когда мальчик вновь предстал перед ней. — Придется зашивать рубаху, но теперь ты, надеюсь, лучше усвоил, что в одежде перетекать опасно.