Кофейня опустела, Амброзия пересчитывала серебряные монеты, оставленные ей одним из свитских, а шестилетний Феликс подошел к матери и деликатно подергал ее за передник, чтобы обратить на себя внимание. Госпожа ван Бролин закончила пересчет и посмотрела на единственного сына.
— Кто были эти люди, матушка? — поинтересовался Феликс.
— Сегодня нас удостоил чести сам Виллем из дома Нассау, принц Оранский и антверпенский бургграф, вместе со своим младшим братом Людвигом, — сказала женщина. — Можно сказать, он дважды наш повелитель, поскольку является статхаудером также Голландии и Зеландии. Низенький с высоким лбом — друг принца Филипп Марникс де Сент-Альдегонде, а большой, бородатый, словно медведь, — граф Бредероде. Они все не в ладах с наместницей Фландрии Маргаритой Пармской, сводной сестрой государя, и покидают город, потому что приближаются испанские войска, и, боюсь, наш Антверпен уже никогда не будет таким, как прежде.
Прошло несколько счастливых недель, когда маленький Феликс и его друзья бегали играть к берегу Шельды, ловили рыбу на крючки, проказничали у городских стен, дрались на деревянных палках, кормили ручных обезьянок на площади у ратуши, дразнили бродячих собак, а в конце лета войска Фернандо Альвареса де Толедо, герцога Альбы, вошли в тихий, присмиревший Антверпен. Вчера еще такие грозные реформаты-иконоборцы вдруг стали тихими, как мыши, и ходили под стенами, уступая середины улиц имперским офицерам, католическим дворянам и священникам, которым только недавно угрожали смертью.
— Мы пойдем смотреть, как жгут еретиков? — спросил в эти дни Феликс у матери.
— А разве твои друзья Петер Муленс и Дирк ван Кейк не еретики? — спросила сына Амброзия. — Пошел бы ты на площадь, если бы у столба стоял кто-то из них?
Ужас, охвативший Феликса при этой мысли, был таким сильным, что на спине выступил пот, и он сжал кулаки.
— Они действительно могут их сжечь? — спросил Феликс. Как и любой житель мира, управляемого Габсбургами, он знал, что где-то кого-то казнят через сожжение, но впервые представил, что этот «кто-то» — его близкий.
— Их, нас, любого, — кивнула Амброзия ван Бролин, неотрывно глядя сыну в глаза и гладя его густые темно-каштановые кудри.
— А почему нас?
— Потому, что мы не такие, как все, — ответила мать Феликса.
— Из-за темного цвета нашей кожи? — допытывался мальчик.
— Сейчас мне надо работать, — сказала Амброзия ван Бролин, оглядываясь. — Обещаю тебе рассказать много интересного, когда мы вернемся домой, во Флиссинген.
Но в Зеландию, до которой от Антверпена было около 20 лье, они поехали еще не скоро. Кофейня Амброзии, одна из первых в Европе, продолжала приносить доход, несмотря на то, что половина посетителей теперь говорила по-испански, по-немецки и по-итальянски. Мешки кофе, привозимые кораблями из южных морей, стоили огромных денег, поэтому позволить себе этот новый для Старого Света напиток могли только самые обеспеченные, да и то лишь в собственных дворцах и замках. Почти никто в те времена не умел молоть и варить правильный кофе, такой как подавала на улице Мэйр несравненная Амброзия ван Бролин, кофе с корицей, сахаром и кардамоном! Расположенная в центре самого большого порта Европы того времени, кофейня процветала, посещаемая знатью, банкирами, дельцами также первой в Европе расположенной рядом биржи, капитанами кораблей, посланниками, таинственными дамами под вуалью, имперскими чиновниками, прославленными художниками и музыкантами. Запах этого уютного, проникнутого атмосферой экзотических тайн, заведения остался для Феликса самым чудесным запахом его детства. Детства, которому очень скоро предстояло закончиться.
Отданный в латинскую школу, юный ван Бролин не проявил того рвения к учебе, о котором мечтал покойный отец его Якоб. Он был не слишком усидчив, и не понимал, чем так уж важна грамматика латыни, скучные тексты «Католикона», или «Наставления оратору» Квинтилиана. Арифметика и штудирование Святого Писания также не занимали его настолько, чтобы он дал себе труд превзойти в изучении этих дисциплин большинство однокашников-школяров. Откровенно тяготясь учебой, Феликс ван Бролин прилагал самые минимальные усилия, чтобы только не прослыть неуспевающим.
Днем он мечтал о далеких странах и путешествиях, но при этом никогда не видел снов о море и плавании на корабле — однажды он даже пожаловался:
— Матушка, я никогда не вижу во сне моря, но очень часто — кровь. Так много крови, но мне совсем не страшно, я будто бы даже радуюсь этому. Другие говорят, что кровь снится им в кошмарах, а в моих кошмарах почему-то всегда огонь, я пытаюсь бежать от него и не могу пошевелиться.