— Не знаю, — на лице у Ритана виднелся свежий кровоподтек, но выглядел он в целом неплохо. — Не думаю, что это устроили маги из Жако, скорее всего, ветер принесла та штука, что в небесах.
— Как настроение у воинов? — спросила Айра.
— Чуть лучше, чем обычно, — ответил Ритан. — Когда цель далека и непонятна, люди начинают заниматься глупостями — думать о смерти, о старости. Они вспоминают демонов и пророков, они смотрят в небо, которое в последнее время дает только плохие предзнаменования. А когда ты собираешься завтра идти на приступ, то твоя жизнь разделяется на два куска. Первый — до приступа, короткий и самый важный, и второй, может быть, длинный, но такой далекий, что времени на такие мысли не остается. Конечно, сейчас всем плохо, но нам не тяжелее, чем тем, кто сидит за стенами Жако.
Он все говорил и делал правильно — это Айра чувствовала.
Но Ритана выбрал Дайрут, а не она. Став Хан-ши, она получила все то, что приготовил он.
Бывшая королева Дораса одновременно ненавидела хана и тянулась к воспоминаниям о нем. Теперь она точно знала, насколько сложным и запутанным было то, что он делал. Айра не понимала, как Дайруту удавалось сохранить Орду целой после того, как он победил Разужу, она не понимала, как ему удалось выиграть ту битву.
Все вокруг до сих пор считали, что у бывшего Рыжего Пса не было ни единого шанса, но он победил.
Он разработал план вторжения в Дорас и наверняка бы исполнил его, он подмял под себя магов, жрецов и священников — тех, кто не пожелал подчиняться ей и пустился в бега при первой возможности.
Его боялись, к нему относились, как к выскочке и мальчишке, но при этом никто не смел выступить против него, а самые лучшие и именитые, такие как Абыслай, Текей, Джамухар, просто пришли под его руку, хотя могли объединиться против нового хана.
Это было тогда, а сейчас о нем вспоминали с любовью и сожалением даже Ритан и Имур, хотя именно они держали своего хана в тот момент, когда Айра рубила ему руки.
— Это все хорошо, — задумчиво произнесла она. — Как ты считаешь, мы возьмем завтра Жако?
— Нет, — ответил Ритан. — Приступом эту крепость нам не взять. Даже если мы пройдем внешние стены, защитники скроются в Цитадели, и ее мы бы не смогли захватить, даже если бы нас было сорок тысяч, и перед штурмом десяток катапульт проломил бы стены.
— Тогда зачем мы готовим штурм? — спросила она.
— Потому что ты — Хан-ши, — загадочно ответил Ритан. — Ты делаешь то, что должна делать. Мы делаем то, что обязаны.
Он кивнул ей и пошел прочь.
Айра не понимала Ритана — в нем не было почтения к ней как к Хан-ши, он не видел в ней полководца, но, тем не менее, по ее приказу был готов на следующий день повести войска в бой и погибнуть.
— Усан! — крикнула она, видя пробегавшего мимо мальчишку.
— Да, Хан-ши! — весело отозвался тот.
Даже когда в Орде не хватало еды или после очередного нападения адских гончих хоронили воинов, Усан единственный оставался бодр и весел — если бы Айра не знала его, она бы подумала, что это от недостатка ума.
— Скажи, ты знаешь, что завтра будет штурм? — спросила она.
— Да, Хан-ши.
— Как ты думаешь, мы возьмем крепость?
— Да, Хан-ши, — Усан улыбнулся. — Или не возьмем.
— И тебя это не расстраивает? — удивилась Айра.
— Шаман мне сказал, когда будет конец мира, и теперь меня ничего не расстраивает, — заявил Рыжий Пес.
— И когда? — с замиранием сердца поинтересовалась девушка.
— Вчера! — расхохотался сорванец. — И теперь для меня каждый день — счастье!
Он убежал, а Айра долго еще стояла и смотрела на лагерь.
Двое лекарей по очереди осматривали тех, кто не уберегся во время урагана. Молодой кочевник тщательно изучал копыто коня, несколько взрослых воинов обсуждали заточку на саблях. Седой пес, успевший прибиться к лагерю за столь короткое время, выкусывал блох в промежности, а рядом лежала обглоданная грязная кость.
Жизнь продолжалась.
Люди выглядели мрачными, и заботы их были связаны с войной, болью и смертью, но они все равно продолжали жить.
Опытные воины так же, как и Ритан, наверняка подозревали, что завтрашний штурм не может окончиться захватом Жако, но никто не смотрел на нее презрительно, никто не пытался сбежать.
Конечно, все они привыкли к тому, что за побег перед битвой или с поля боя могут повесить, а если уйдет целый отряд, то казнят каждого десятого, а остальных просто прижгут каленым железом…
Но дело было не только и не столько в этом — все эти люди верили в судьбу, в предопределение.
Айра наконец поняла то, что так долго не давало ей покоя, заставляло чувствовать себя чужой: они делали то, что считали лучшим и более правильным, но когда чувство долга сталкивалось в них с желанием лучшего, они отказывались от лучшего, говорили «так должно быть» и шли вперед, туда, где их ждали лишения, а возможно, и смерть.