С ним здоровались на улицах незнакомые люди, юноши спрашивали, что нужно сделать, чтобы надеть черную рубашку, а девушки завидовали молочнице Атуне.
Он никогда не чувствовал себя таким нужным — неожиданно Дайрут ощутил, что причастен к чему-то важному и правильному, что делает дело, от которого многим хорошим людям станет проще жить.
Он писал от чужого имени десятки писем — людям, гномам и оркам, половинчикам. Писал темникам Орды и магам Сиреневой Башни, показывая осведомленность, которая намекала, что это послание стоит прочитать. Разрабатывал планы нападения на обозы, высчитывал, как лучше штурмовать ту или иную крепость, взять которую изнутри, скорее всего, не удастся.
Разужа держал Орду единой на поддержке своего божественного покровителя, Дайрут — на полученных от отца знаниях и жажде мести, Рыжие Псы с Айриэллой — на памяти о нем и интригах, в которых никогда не были особо сильны и поэтому справлялись с трудом.
Огромное государство трещало по всем швам.
По слухам, Джамухар с Текеем смогли договориться с Абыслаем и поехали прибирать к рукам власть над Ордой. Абыслай получил еще одно письмо, в котором сообщалось, как можно вбить клин между Коренмаем и Ританом.
Гномы, половинчики и часть варваров сочли себя независимыми, и в их земли не поспешили войска.
А здесь, в бывшей Империи и Вольных Городах не хватало только первой искры для того, чтобы занялся пожар. Причем было ясно, что если пламя займется в одном месте, то тут же полыхнет и во всех остальных.
Дайрут четко знал, как действовал бы он в подобном случае — где-то с помощью устрашения, жестоко убивая каждого пятого, где-то подкупая влиятельных людей или нелюдей, где-то даря некоторые вольности и обещая в случае ослушания жесточайшие кары.
Но его не было с той стороны, и без руководства темники и тысячники действовали словно впотьмах. Некоторые их решения выглядели хорошими, другие, словно плохое лекарство, лишь маскировали беду на время.
Мартус не очень хорошо разбирался в осадах, расстановке войск и прочих связанных с войной вещах. Однако он превосходно знал все старые и новые торговые пути, тропы контрабандистов и людей, которые при необходимости переправят тот или иной товар из одного места в другое.
Он легко мог проследить родственные, дружеские и торговые связи между всеми более-менее известными людьми, а порой и не людьми — если дело касалось, к примеру, гномов.
Мартус Рамен точно знал, что и кому предлагать; в том, что касалось взяток, подарков и угроз, он был великолепен. Единственным недостатком его оставалось то, что бывший распорядитель игр иногда и совсем ненадолго впадал в черную меланхолию, и, чтобы узнать, отчего, Дайруту пришлось немало времени провести с занудой Агнием.
Выяснилось, что раньше Мартус принимал зелье, называющееся «алкой» — его использовали порой лекари и маги. Однако незадолго до встречи с Лиеррой он бросил мерзкую привычку, хотя иногда желание залить этой гадости в глаза одолевало его и по сию пору.
Каждый день Дайрут тренировался с мечами.
Найти хороших воинов среди людей Мартуса оказалось непросто, но со временем, после нескольких правильно составленных писем, в Жако подтянулись и те, кто мог составить ему компанию.
Теперь здесь были и наемники, и герои Арены Тар-Меха.
Но для того чтобы рубиться в полную силу, Дайруту Верде обычно не хватало даже пары бойцов, а тех, кто умеет драться вместе, а не поодиночке, было совсем немного.
Все в том же дворике Лиерры Верде раскидывал противников, скользя между ними с двумя палками. А если бойцы подбирались действительно хорошие, то и с клинками из хорошей, старой имперской стали.
А потом сидел над чертежами укреплений или писал письма.
После этого шел гулять по Жако, одновременно узнавая и не узнавая места, знакомые с детства.
Но рано или поздно он возвращался в свою комнатку, и тогда смутные воспоминания, весь день тревожившие и распалявшие его, приходили и мучили с новой силой.
— Скоро, — бормотал Дайрут. — Очень скоро я отомщу.
И еще одна вещь смущала его все чаще и чаще.
Ни фигуристая молочница, ни работа, ни занятия с мечами не могли его заставить забыть Айриэллу. Королева Дораса, предательски отрубившая ему руки, была словно наваждение, которое порой затмевало даже сцену устроенной отцом чудовищной бойни, но не приносило облегчения.
Боль, рожденная пониманием того, что они никогда не будут вместе, терзала Дайрута — война поставила их по разные стороны, и как бы он ни старался, что бы ни делал, они все равно останутся противниками.
Иногда ему казалось, что когда он победит ее, Айриэлла признает его силу и станет ему верной и послушной женой, но потом вспоминал, как гордо и спокойно она скинула платье, как привела его друзей для того, чтобы изуродовать недавнего повелителя мира…
И понимал, что силой ее не склонить — именно в этом и состояла ее прелесть, а не в узких бедрах, в рыжих длинных волосах или острых маленьких грудках, не в правильных чертах лица.
Она была истинной королевой и могла бы стать настоящей опорой для своего короля.
Из-за мыслей о королеве Дораса он довольно плохо спал.
Утром Дайрут просыпался вымотанным, бокал сильно разбавленного вина приводил его в чувство, и он шел к дому Лиерры, чтобы найти во внутреннем дворике кого-нибудь из воинов и скрестить с ними мечи.
Однажды утром он обнаружил там Дивиана, а рядом с ним — довольного Мартуса Рамена.
— Пора, — сказал тот.
— Пора, — согласился Дайрут, разглядывая противника.
На лице «героя» было несколько свежих царапин, и вообще выглядел Дивиан плохо, усталым и даже изможденным, но улыбался при этом нагло, а смотрел решительно.
— Мартус говорит, что ты хорош, — сказал он после короткого взаимного разглядывания, — но насколько — предложил определить мне.
— То же самое он сказал и о тебе, — Дайрут подмигнул. — Какое оружие?
— Шест, — предложил Дивиан. — Мартус не советовал мне выбирать меч.
Несмотря на раннее время, во дворике собралось немало народа — об их споре знали многие, и все хотели посмотреть, как обернется дело.
Дайрут подкинул шест, приноравливаясь к его весу, несколько раз взмахнул для пробы. Он не привык к подобному оружию: его учили сражаться как благородного человека, который не будет ходить по миру с палкой.
Но, с другой стороны, шест похож на копье, а копьем Дайрут владел неплохо.
Рамен трижды хлопнул в ладоши; Дивиан скользнул вперед — небритый, явно вымотанный дорогой и… и только прикидывающийся усталым. Верде едва успел отвести первый удар, подпрыгнул, отбил второй, затем разозлился на себя и мгновенно нарастил темп так, что Дивиан сам бросил шест и выпрыгнул из круга.
— Я выиграл, — заявил он. — Мартус сказал, надо продержаться пятнадцать ударов сердца.
Дайрут помотал головой — проклятый торгаш!
Впрочем, сам виноват — надо было оговаривать оружие сразу.
— С меня два золотых, Мартус, — сказал он, собираясь уйти.
— Эй, Айн, — окликнул его Дивиан. — Покажешь потом тот прием, каким ты отбил первый выпад?
Дайрут горько усмехнулся — его до сих пор коробило от детского имени, но Дайрутом его называли теперь лишь Лиерра и Мартус, и то наедине.
— Покажу, — ответил он. — На самом деле это несложно.
Насчет «несложно» он солгал, полагая, что Дивиан будет в бешенстве, когда у него не получится повторить прием даже с сотой попытки.
Прошло несколько дней.
Теперь среди бойцов Мартуса Рамена у Дайрута было много приятелей — тот же Дивиан и его соратники. Каждый из них оказался отличным воином и уважал Айна хотя бы потому, что он лучше других знал, с какой стороны берутся за меч и какой частью тыкают во врага.
Его жизнь, как ни странно, успокоилась.
Вокруг творились разные ужасы, люди умирали от голода или в когтях демонов, все время что-то происходило — то мать в приступе ярости топила собственных детей, то бродячий пес начинал проповедовать, убеждая окружающих уверовать в Темных Богов.