— На что ты рассчитываешь? — поинтересовался Дайрут, поднимая со стула штаны и легкую куртку.
После долгого беспамятства он соображал быстро и четко, искал возможные выходы из ситуации. Ему показалось, что кристальные руки стали чуть более алыми, но, скорее всего, это было не так.
— Что завтра Айриэлла поймет настоящую опасность и встанет вместе с нами против демонов.
— А если она окажется на их стороне? — поинтересовался Верде. — Орда была создана силами Хаоса, и я не смог полностью уничтожить их влияние.
Мартус пожал плечами.
— Мы должны убить Айриэллу, — сказал он. — Тогда ты сможешь забрать наручи и попытаться объединить Орду под своим командованием. Ты сумеешь привлечь Абыслая обратно?
— Он не пойдет против меня, — Дайрут усмехнулся. — Не посмеет. Хороший план, но вот вопрос, как его выполнить за один день?
— Ну, убить девчонку можно. Мы возьмем сотню лучших солдат, ты проведешь их подземным ходом к лагерю Орды. Мы нападем неожиданно на королеву Дораса и ее телохранителей.
Дайрут улыбнулся и хмыкнул.
План выглядел не особенно хорошим — лабиринт ходов с этой стороны от Цитадели мало изучен, и можно запросто угодить в ловушку; и даже пройдя под землей до лагеря противника, надо еще как-то выбраться и дойти до бывшей королевы — незаметно это сделать не получится, а значит, придется драться в таких условиях, когда их будет меньше.
Кроме того, мысль убить Айриэллу не очень радовала Дайрута, хотя он видел выход — если он сам будет там, а он будет, то может как-то удастся заставить ее сдаться или просто взять в плен.
— Надо действовать немного по-другому, — заявил он.
И тут же его словно ударило изнутри, а перед внутренним взором предстал отец, с безмятежным лицом втыкающий в собственный живот мифрильный клинок, и лежащие вокруг люди, десятки, сотни.
Женщины, старики и дети, те, кто не смог бы встать против врага, — изломанные тела, резаные раны, лужи крови, смыкающиеся между собой в настоящее озеро, островами в котором стали тела.
Дайрут не мог, не должен был пытаться вновь возглавить Орду.
Этим он снова шел в ловушку, где был не так давно.
Он должен уничтожить Орду одним ударом — раз и навсегда или же постепенно, откусывая кусочек за кусочком, убивая темников и тысячников, вешая гоблинов на деревьях и распиная на стенах орков.
Вот это было бы правильно, это было бы честно по отношению к отцу и всем тем, кто погиб в тот день от его руки.
«Я живу взаймы, — подумал Дайрут. — Мой долг слишком велик для того, чтобы приумножать его».
Однако если Мартус сказал правду, а сомневаться в этом не находилось повода, то Орда была единственной силой, которая могла хоть как-то сопротивляться демонам.
Долг перед погибшим отцом — или долг перед всем миром?
Дайрут рассмеялся, не обращая внимания на удивленный взгляд бывшего распорядителя игр.
Весь мир не был нужен Дайруту, ему не нужны были ни Жако, ни погибшая Империя, ни Вольные Города. Ему хотелось только сделать все так, чтобы являющийся в снах отец перестал презрительно смотреть на сына.
Но, кроме этого, имелось и еще нечто — Дайрут не хотел смерти Айриэллы Дорасской.
Она действовала на него, как змея на мышей, и он помнил, что это именно королева Дораса отрубила ему руки. Помнил, что она отобрала у него и Орду, и наручи, и друзей, что свою жизнь она спасла тем, что прикинулась беременной от него, а его самого объявила мертвым.
Но даже зная все это, Дайрут не хотел ей зла.
Для него она оставалась той мелкой и смешливой девчонкой, с которой жрецы Дегеррая обручили его много лет назад. Она была красавицей и умницей, смелой до безумия и необычайно ловкой; Дайрут восхищался тем, как она посмела прийти к нему, как скинула платье в его шатре, как, не сомневаясь ни мгновения, отрубила ему руки.
При мысли об Айриэлле он чувствовал, что вновь готов погрузиться в бездну безумия, потому что он должен был ее ненавидеть, но не мог.
Для него она была чем-то ярким, настоящим в сером и тусклом мире.
И сейчас, когда мир собирался рухнуть в бездну Хаоса, только он мог спасти ее от всех опасностей. Ну а если вдруг у него бы не получилось спасти — он убил бы ее, так же, как однажды отец, уставший и раненый, лишил жизни множество людей, которых любил и которыми дорожил.
Потому что легкая смерть в тот день стала подарком.
— Так что, по-твоему, надо делать? — поинтересовался не дождавшийся продолжения Мартус Рамен.
Родрис, заглядывая в зеркало, не узнавал себя, и очень этому радовался.
Щеки и подбородок его стали чистыми, его чуть раздавшиеся щеки блестели и лоснились, равно как и новоприобретенная лысина, нос бывшего первосвященника приобрел форму картофелины, а глаза изменили цвет на фиолетовый. И в этом не было никакой магии, просто серебряная монетка бродячим актерам и каждое утро по маленькой капельке зелья на основе мандрагоры в глаза.
Теперь он был одним из полусотни магов, входивших в армию города Жако, восставшего против Орды.
Самые талантливые и умные ушли в горы и пустыни еще до того, как два с половиной года назад к Жако подступила Орда. Самые хитрые и осторожные, высчитав время и место, где произойдут главные неприятности, загодя сбежали к варварам на край мира.
Среди оставшихся оказалось больше полубезумных шарлатанов, чем в среднем бедламе — фанатики, недоучки, подмастерья, бывшие жрецы Дегеррая и Светлого Владыки, разочаровавшиеся в собственных богах, вот с такими людьми теперь приходилось общаться Родрису.
И оставалось только делать вид, что он такой же, как они.
Большую часть времени они проводили в одной из таверн, ставшей чем-то вроде резиденции для «боевых магов». В связи с осадой все немного нервничали и пытались как-то отвлечься, хотя и понимали, что не сегодня-завтра придется идти воевать.
— И тогда я закинул ее ноги себе на плечи… — разглагольствовал прыщавый юнец, вряд ли израсходовавший за жизнь хотя бы горсть сиреневых кристаллов.
— Как ты себе это представляешь? — грубо прервал его коренастый мужчина диковатого вида, видимо, из ведунов. — Взять ноги руками — нормально, когда баба обхватывает ляжками твои бедра — тоже. А чтобы на плечи закинуть, это ты должен быть коротышкой или согнуться в три погибели!
Родрис пил разбавленное вино и думал о том, как давно он не был с женщиной. Дегеррай сквозь пальцы смотрел на многие шалости, за верность прощая и чревоугодие, и сладострастие, и даже сребролюбие.
Однако последние годы бывшему первосвященнику приходилось соблюдать себя, не переедая, не напиваясь и не заходя в бордели или к любвеобильным вдовушкам, которых его взгляд быстро находил среди жительниц Жако.
Даже всеобщие помрачение и упадок, страх и боль утрат не могли полностью умерить то человеческое, что позволяло делать детей и получать удовольствие, и Родрис мог определить, когда дама искренне страдает по усопшему мужу, а когда готова распахнуть объятия приятному незнакомцу.
Но Родрис знал, что все может измениться в любой момент, и тогда ему понадобятся все силы и вся его резвость. Сейчас, когда священного кристалла уже не было с ним, он мог только наблюдать за Дайрутом, пусть упуская его из вида, но всегда чувствуя, где он находится.
И в данный момент обладатель кристальных рук был, как ни странно, под землей, рядом с городской стеной — точнее Родрис сказать не мог.
— Сейчас начнется, — негромко сказал он.
Сидевший рядом чернобородый худосочный чародей удивленно посмотрел на соседа. А в следующее мгновение дверь таверны распахнулась, и внутрь вошли двое помощников Мартуса Рамена в черных рубахах.
— Собирайтесь, господа маги, — сказал громко один из них. — Ваша помощь может понадобиться в любой момент.
Айра
Любое большое войско, осевшее на захваченной территории, обрастает нахлебниками — шлюхи, купцы и обозники становятся частью его, помогают отдыхать и обеспечивают постоянную подпитку телу армии.