Я облегченно вздохнула, когда эта тварь от меня отцепилась. И сразу же хотела убраться оттуда, но Лаиш снова завис. Он что-то прокричал на жестком пронзительном языке, от которого я едва не оглохла, и мы, рванув вверх, в следующее мгновение уже стояли на полу в спальне бабушки, ну или на том, что осталось от него. Или лучше сказать, это Лаиш стоял, огненный меч исчез, а я оказалась у демона на руках.
Только не думала, что мне стоит оставаться там надолго.
— Отпусти меня! — Я пыталась оттолкнуться от его широкой груди. — Пожалуйста, Лаиш, мне нужно… мне нужно…
— Всё хорошо.
Я кинулась в ванную, как только он поставил меня на ноги.
Едва забежав туда и подняв крышку унитаза, я избавилась от каждой капельки вина, каждого кусочка пищи, что съела той ночью.
Меня рвало снова и снова, пока мой желудок не опустел. Но тошнота всё продолжалась и продолжалась. Я не понимала, что со мной не так, неужели это реакция на недавно пережитый ужас? Но сейчас всё закончилось — так почему меня безостановочно тошнило?
— Гвендолин… Гвендолин… — Лаиш внезапно оказался рядом со мной, откинул волосы с лица, с беспокойством посмотрел на меня.
— Уходи, — приказала я ему, пытаясь взять под контроль позывы тошноты. Возможно, мне он не очень-то нравился, но не желаю, чтобы он видел, как меня выворачивает наизнанку.
— Не могу. У тебя началась реакция на слизь.
— Что? — спросила я, а затем снова вынуждена была склониться над унитазом. Но на этот раз из меня ничего не вышло, разве только желудок едва не выскочил через рот. Наконец рвотные позывы прошли, и я снова села на пол и вытерла рот обрывком туалетной бумаги. Лаиш передал мне стакан воды, и я прополоскала рот. Мои руки дрожали так сильно, что едва не расплескала воду. Меня неудержимо трясло.
С каждой минутой Лаиш беспокоился всё сильнее.
— Слизь. Смотри. — Он указал на мою ногу — ту, за которую тварь ухватилась языком. Я с отвращением увидела на ней разводы серовато-черной слизи.
— Фу! — Мой желудок снова сжался, угрожая избавиться от воды, которую только что выпила. Я прижала руку к ноющему животу. — Убирайся! — взмолилась я.
— Конечно. — Склонившись надо мной, он включил воду. Едва над ванной появился пар, он подхватил меня на руки и опустил в воду.
— Эй! — запротестовала я.
Вода оказалась наполовину ледяной, наполовину горячей и ещё не успела смешаться. Я не знала, то ли мне задрожать от холода, то ли закричать от ожога.
Лаиш не обратил внимания на мои протесты. Он схватил чистое полотенце, что бабушка вешала специально для гостей, и начал с остервенением оттирать им мои ноги.
Я хотела запротестовать против столь жесткого обращения — казалось, Лаиш пытался содрать с меня кожу — но потом поняла, что это необходимо. Серовато-черная слизь, что покрывала мою кожу, не хотела оттираться. На самом деле, это выглядело так, будто эта гадость вгрызалась в мою кожу. От этого зрелища меня снова охватила паника.
— Убирайся! — взмолилась я, потирая ногу. — Оставь меня, пожалуйста!
— Непременно, — тихо ответил он. — Просто стой смирно, Гвендолин.
Я не могла успокоиться. Эта дрянь въедалась в мою кожу, обжигая… словно кислотой. Я едва сдерживала крик, пока Лаиш оттирал мое бедро и голень. Одновременно бормоча что-то на своем странном пронзительном языке. Мои уши болели так же сильно, как нога, обожженная слизью.
Наконец боль от ожогов прошла. Слизь окончательно отшелушилась, слезая длинными тонкими рваными полосками, словно змеиная кожа.
От подобного зрелища тошнота снова и снова подступала к горлу, но, к счастью, меня не вырвало. Когда всю эту дрянь смыло в канализацию — что, без сомнения, погубит водопровод бабушки — я с облегчением всхлипнула и осмотрела себя. Несмотря на кислоту, разъедающую плоть, моя кожа оказалась неповрежденной, слава богине. Она была привычного цвета кофе с молоком и лишь слегка покраснела от трения. Мой желудок тоже более менее успокоился, ну по сравнению с тем, что десять минут назад меня безостановочно рвало.
Лаиш со вздохом откинулся назад и устало оперся локтями о борта ванной. Я заметила, что его безукоризненно сшитый черный смокинг и накрахмаленная белоснежная рубашка полностью промокли. Его обычно уложенные в идеальную прическу чернильно-черные волосы растрепались. Короче, сейчас за всё время нашего знакомства он выглядел более человечным. Ну, кроме полыхающих рубиновых глаз.
— Это едва не случилось, — пробормотал он, покачав головой. — Я всегда забываю, насколько хрупки вы смертные. Ты чуть не умерла, Гвендолин. Дважды.