Русские представляли собой более безопасную основу для сталинской легенды о войне. Битвы за Москву и Сталинград принесли победы. Русские были самой большой нацией, их язык и культура доминировали, и их республика была подальше от Запада – как от его нацистской, так и от нарождающейся теперь американской инкарнации. Россия огромна: немцы никогда даже не задавались целью колонизировать больше территорий, чем ее западная пятая часть, и никогда не завоевывали больше территорий, чем ее западная десятая часть. Советская Россия не была полностью оккупирована в течение месяцев и лет в отличие от Балтийских стран, Беларуси и Украины. Каждый, кто остался в Беларуси и Украине, испытал на себе немецкую оккупацию, а преобладающее большинство жителей Советской России – нет. Советская Россия значительно меньше понесла жертв Холокоста, чем Украина или Беларусь, просто потому, что немцы прибыли туда позже и убили меньше евреев (около шестидесяти тысяч человек, или 1% от жертв Холокоста). И в этом смысле Советская Россия тоже была дальше от опыта войны.
Когда война завершилась, заданием было изолировать российский народ (и, конечно, другие народы тоже) от культурной инфекции. Одним из самых опасных видов интеллектуальной чумы была бы интерпретация войны, отличавшаяся от личного варианта Сталина.
Победа коммунизма советского пошиба в Восточной Европе принесла столько же переживаний, сколько и триумфа. Политические победы, несомненно, впечатляли: коммунисты в Албании, Болгарии, Венгрии, Польше, Румынии и Югославии доминировали в своих странах к 1947 году, благодаря советской помощи, но также и благодаря собственной подготовке, беспощадности и искусности. Коммунисты оказались довольно хороши по части мобилизации человеческих ресурсов для решения насущных проблем послевоенной реконструкции, например, в Варшаве.
Но как долго могла советская экономическая модель быстрой индустриализации обеспечивать развитие в странах, более индустриализованных, чем был Советский Союз времен первой пятилетки, и чьи граждане ожидали более высоких стандартов жизни? Как долго могли общества Восточной Европы принимать коммунизм в качестве национального освобождения, если их коммунистические руководители были очевидно обязаны чужой державе – Советскому Союзу? Сколько могла Москва поддерживать образ Запада как постоянного врага, если Соединенные Штаты, казалось, представляли собой и процветание, и свободу? Сталину нужно было, чтобы назначенные им восточноевропейские руководители делали то, чего он хотел, эксплуатировали национализм и изолировали свои народы от Запада, что было очень труднодостижимой комбинацией.
Это было заданием Андрея Жданова – нового начальника Управления пропаганды и любителя искать решения в безвыходных ситуациях. Жданов должен был разработать теорию неизбежной победы Советского Союза в послевоенном мире, а пока что защищать чистоту России. В августе 1946 года Коммунистическая партия Советского Союза приняла резолюцию, осуждающую западное влияние на советскую культуру. Загрязнение проистекало из Западной Европы и Америки, а также и через культуры, расположенные на пересечении границ, например, еврейскую, украинскую или польскую. Жданову также приходилось считаться с новым соперничеством между Советским Союзом и Соединенными Штатами таким образом, чтобы восточноевропейские руководители могли понять и перенять это по отношению к собственным странам.