* * *
Сталин был прав, что волновался о влиянии войны и Запада и о продолжении существования советской системы в том виде, какой он ей придал. В послевоенные годы далеко не все советские граждане были готовы принять то, что 1940-е годы оправдывали события 1930-х годов, что победа над Германией ретроспективно оправдывала репрессии по отношению к советским гражданам. Такова, конечно же, была логика Большого террора в то время: приближается война, поэтому опасные элементы нужно убрать. В сознании Сталина приближающаяся война с американцами, видимо, оправдывала еще один виток упреждающих репрессий в 1950-х годах. Неясно, хотели ли советские граждане пойти на такой шаг. Хотя многие поддерживали антисемитскую истерию начала 1950-х годов, отказываясь, например, ходить к врачам-евреям или покупать лекарства у фармацевтов-евреев, однако это не являлось одобрением возврата массового террора.
Советский Союз просуществовал почти четыре десятилетия после смерти Сталина, но его органы госбезопасности никогда больше не устраивали голода или массовых расстрелов. Преемники Сталина, какими бы брутальными они ни были, отказались от практики массового террора в сталинском смысле слова. Никита Хрущев, в конечном счете победивший в борьбе за право наследования Сталину, выпустил большинство украинских заключенных, которых отправил в ГУЛАГ десятилетием ранее. Не то чтобы Хрущев лично не был способен на массовое уничтожение: он был достаточно кровожадным во время террора 1937–1938 годов и повторного захвата Западной Украины после Второй мировой войны, но полагал, что Советский Союз больше не может существовать таким способом. Он даже обнародовал некоторые преступления Сталина в докладе на съезде КПСС в феврале 1956 года, хотя и делал ударение на страданиях элиты коммунистической партии, а не на группах, которые пострадали гораздо больше, – крестьянах, рабочих и представителях нацменьшинств.
Восточноевропейские государства оставались сателлитами Советского Союза, но ни одно из них не пошло от показательных процессов (прелюдия к Большому террору конца 1930-х годов) дальше, к массовому уничтожению. Большинство из них (Польша была исключением) коллективизировали сельское хозяйство, но никогда не забирали у крестьян права на частные земельные наделы. В сателлитных государствах, в отличие от Советского Союза, не было голода. При Хрущеве Советский Союз вторгнется в коммунистическую сателлитную Венгрию в 1956 году. Хотя в последовавшей за этим гражданской войне погибли тысячи людей, а интервенция привела к смене руководства, за этим не последовало массовых кровавых репрессий. Относительно мало людей были преднамеренно уничтожены в коммунистической Восточной Европе после 1953 года. Цифры были на несколько порядков ниже, чем во время эры массового уничтожения (1933–1945) и этнических чисток (1945–1947).
* * *
Сталинский антисемитизм после смерти Сталина еще долго преследовал Европу. Он редко определял основные методы правления, но всегда был доступен в моменты политического стресса. Антисемитизм позволял лидерам пересматривать историю военных страданий (как страданий исключительно славянских народов), а также историю самого сталинизма (которую изображали как деформированную еврейскую версию коммунизма).
В Польше в 1968 году, через пятнадцать лет после смерти Сталина, Холокост был пересмотрен в целях коммунистического национализма. К этому времени Владислав Гомулка вернулся к власти. В феврале 1956 года, когда Хрущев критиковал некоторые аспекты сталинского правления, он подрывал позицию восточноевропейских коммунистических лидеров, связанных со сталинизмом, и укреплял влияние тех, кто мог называть себя реформаторами. Это был конец триумвирата Бермана, Берута и Минца. Гомулку выпустили из тюрьмы, реабилитировали и позволили ему вернуться к власти в октябре того же года. Для одних поляков он олицетворял надежду на реформу коммунизма, для других – надежду на более национально ориентированный коммунизм. Польша уже взяла что могла из послевоенной реконструкции и быстрой индустриализации; попытки улучшить экономическую систему оказались либо контрпродуктивными, либо политически рискованными. После того, как все попытки исправить экономическую систему провалились, национализм остался[755].
755
О деталях «антисионистской кампании» 1968 года см.: