Пока Варшава и Берлин размышляли над еврейской «проблемой» и рассматривали какую-то удаленную территорию в качестве ее решения, а также пока немцы все еще обхаживали поляков с целью создания восточного альянса, до тех пор немцы могли воображать какие-то меры по депортации восточно-европейских евреев при условии польской помощи и инфраструктуры. Но альянса с Польшей не будет, как и совместного германско-польского плана относительно евреев. Наследники Пилсудского в этом отношении придерживались линии Пилсудского: политики равноудаленности от Берлина и Москвы с договорами о ненападении как с нацистской Германией, так и с Советским Союзом, но и без альянсов с кем-либо из них. Поляки в последний раз отвергли немецкого посла иностранных дел, Иоахима фон Риббентропа, 26 января 1939 года в Варшаве. После пяти лет стараний немцы не смогли убедить поляков, что наступательная война на советской территории отвечала бы интересам Польши – нужно было лишь доверить польскую территорию Германии и стать ее сателлитом. Это означало войну Германии не вместе с Польшей, а против Польши и против польских евреев[222].
Хотя от мадагаскарского плана не отказались, он, казалось, уступил место в сознании Гитлера идее еврейской резервации в завоеванной Польше. Если Польша не хотела сотрудничать в вопросах войны и депортации, тогда она сама могла стать колонией, где можно было собрать других европейских евреев, вероятно, в ожидании какого-то окончательного их удаления. Только после возвращения Риббентропа из Варшавы, когда Гитлер осознал, что его первая война будет развязана против Польши, он произнес важную речь на тему еврейского вопроса. Гитлер 30 января 1939 года пообещал немецкому парламенту, что уничтожит евреев, если они втянут Германию в еще одну мировую войну: «Я хочу сегодня быть еще раз пророком: если международное финансовое еврейство в Европе и за ее пределами опять достигнет успеха в погружении народов мира в мировую войну, тогда результатом будет не большевизм на планете, а значит, и победа еврейства, но аннигиляция еврейской расы в Европе». На момент произнесения речи Гитлера около 98% евреев Европы жили за пределами Германии, большинство из них – в Польше и на западе Советского Союза. Было неясно, как их аннигилировать, но война должна была стать первым шагом на этом пути[223].
К началу 1939 года Гитлер достиг поворотной точки: его внешняя политика собирания немецких земель увенчалась успехом в Чехословакии и Австрии, а его попытки привлечь Польшу для восточной войны провалились. Он заново вооружил Германию и расширил ее границы, насколько это было возможно без войны. Аннексия Австрии принесла Германии дополнительно шесть миллионов граждан и обширные резервы твердой валюты. Мюнхенское соглашение принесло Гитлеру не только три миллиона граждан, но и огромную часть чехословацкой индустрии вооружений, возможно, самую лучшую в мире на то время. В марте 1939 года Гитлер уничтожил Чехословакию как государство, разрушив таким образом все иллюзии насчет того, что его цели ограничиваются этническими немцами. Чешские земли были присоединены к Рейху как «протекторат»; Словакия стала номинально независимым государством под нацистской опекой. Немцы попытались 21 марта запугать поляков и вынудить их к согласию, но снова получили отказ. Уже 25 марта Гитлер дал инструкции Вермахту приготовиться к вторжению в Польшу[224].
По мере укрепления власти Гитлера менялась и природа сталинской дипломатии. Слабость Народного фронта перед фашизмом была очевидной. Мюнхенское соглашение означало конец чехословацкой демократии, дружественной по отношению к Советскому Союзу, и сама Чехословакия перестала существовать в марте 1939 года. Реакционеры Франческо Франко выиграли гражданскую войну в Испании в апреле 1939 года. Правительство Народного фронта во Франции на тот момент уже пало. Отношения между Москвой и европейскими державами должны были стать преимущественно военными и дипломатическими, поскольку у Сталина не хватало политических рычагов влияния на их поведение изнутри.
222
О польско-немецких отношениях см.:
224