Сталин одобрил предложение Берии, и маховик Большого террора вновь закрутился. Берия учредил специальную «тройку» для быстрого рассмотрения дел всех польских военнопленных. Эта «тройка» была наделена властью пренебрегать предложениями предыдущих следователей и выносить вердикты без каких-либо контактов с самими осужденными. Похоже на то, что Берия установил квоту на расстрелы, как это было в 1937-м и 1938 годах: все узники в трех лагерях плюс шесть тысяч человек из тюрем в Западной Беларуси и Западной Украине (по три тысячи человек в каждой), плюс особо опасные элементы среди некомиссованных офицеров, которые не были арестованы. После быстрого просмотра дел 97% поляков в трех лагерях, а это 14 587 человек, были приговорены к смерти. Исключение составили несколько советских агентов, этнические немцы и латыши, а также люди, имевшие иностранную протекцию. Шесть тысяч заключенных из тюрем также были приговорены к смерти, как и 1305 человек, арестованных в апреле[272].
Узники трех лагерей ожидали, что их отпустят домой. Когда в апреле 1940 года из Козельска забирали первые партии заключенных, товарищи устроили для уходивших прощальную церемонию. Офицеры имитировали (насколько это было возможно без оружия) почетный караул, когда уезжающие шли к автобусам. Заключенных в группах по несколько сотен человек довезли по железной дороге через Смоленск к меньшей станции Гнёздово. Там их ссадили с поезда и они оказались перед кордоном солдат НКВД, у которых к винтовкам были пристегнуты штыки. Примерно по тридцать человек садились в автобусы, которые повезли их на Козлиные Горы, на опушку Катыньского леса. Там их обыскали и забрали все ценные вещи. Офицер Адам Сольский до последнего момента вел дневник: «Они спросили про обручальное кольцо, которое я...» Узников завели в здание на территории комплекса, где и расстреляли. Их тела потом доставляли, видимо, на грузовике по тридцать тел, к общей могиле, вырытой в лесу. Так продолжалось до тех пор, пока не расстреляли всех 4410 узников из Козельска[273].
В Осташкове, когда узники покидали лагерь, музыканты играли им для поднятия настроения. Их забрали на поезде группами по 250–300 человек в тюрьму НКВД в Калинине (ныне Тверь). Там их держали очень недолго, пока длилась сверка документов. Они ожидали, не зная, что будет потом, и, видимо, до последнего момента ни о чем не подозревали. Офицер НКВД спросил у одного из узников, который оказался наедине со своими тюремщиками, сколько ему лет. Молодой человек улыбнулся: «Восемнадцать». – «Чем ты занимался?» – «Был телефонным оператором» (все еще улыбаясь). – «Как долго ты проработал?» – Юноша посчитал на пальцах: «Шесть месяцев». После этого на него, как и на остальных 6314 узников, прошедших через эту комнату, надели наручники и отвели в звуконепроницаемую камеру. Двое держали за руки, а третий сзади выстрелил в затылок[274].
В Калинине главного палача, которого узники никогда не видели, звали Василием Блохиным. Он был одним из главных палачей Большого террора, когда командовал расстрельной командой в Москве. Ему доверяли казнь некоторых особо высокопоставленных фигурантов показательных процессов, но он также расстрелял тысячи рабочих и крестьян, которых уничтожали под строжайшим секретом. В Калинине он носил кожаную фуражку, фартук и длинные перчатки, чтобы не запачкаться кровью. Он расстреливал немецкими пистолетами каждую ночь примерно по двести пятьдесят человек, одного за другим. После этого тела увозили на грузовике в близлежащее Медное, где у НКВД были дачи. Тела сбрасывали в большую яму, предварительно вырытую экскаватором[275].
Из лагеря в Старобельске узников увозили поездом, по сто–двести человек за раз, в Харьков, где их содержали в тюрьме НКВД. Хоть они и не могли этого знать, но их привозили в один из самых больших расстрельных центров для поляков во всем Советском Союзе. Теперь наступила их очередь, и они шли на смерть, не зная о том, что происходило здесь в прошлом, не зная, что происходит с их товарищами в других лагерях, не зная, что будет с ними самими. Где-то через день пребывания в тюрьме их забирали в комнату, где проверяли детали их дел. Потом отводили в другую комнату, темную и без окон. Охранник спрашивал: «Можно?» – и затем вводил заключенного. Один энкавэдист вспоминал: «Клац – и конец». Тела бросали на грузовики, на головы убитых натягивали пиджаки, чтобы не пачкать кровью дно кузова. Для удобства их грузили сначала головами вперед, затем – ногами[276].
272
273
274
Katyn: A Crime. – P. 124; Zagłada polskich elit. Akcja AB-Katyń. – Warszawa: Instytut Pamięci Narodowej, 2006. – P. 43.
275
Katyn: A Crime. – P. 124; Zagłada polskich elit. – P. 43. О Блохине см.: