В три часа ночи они распрощались с Ласло и двинулись на юг — венгр утверждал, что никаких препятствий по пути следования им не встретится, максимум — проверят их пропуск в каком-то населенном пункте, который Ласло назвал Одьалла, а Иржи — Старой Дялой. Впрочем, как понял Савушкин, это было поселение немецких колонистов и называлось Альт-Дяла — на чём одноклассники в конце концов и сошлись.
— До Комарома — семьдесят пять километров. Если ехать с фарами — то это два часа ходу. — Промолвил Котёночкин, когда «блитц» проехал последние домики Левице.
Савушкин кивнул.
— Я Олегу велел не прятаться. Поедем, как настоящие венгры, с фарами. Чего нам у себя дома бояться? — С лёгкой иронией в голосе произнёс капитан. И добавил: — В Комароме куда мы едем?
— К дядьке Иржи. Он во время Чехословакии служил в пограничной страже на Дунае, ещё до всего этого вышел в отставку. Девяностого года рождения. Живёт в ста метрах от пристани, на которой базируются венгерские корабли…
Савушкин вздохнул.
— Базироваться то они базируются, да как на них попасть? Близок локоть, да не укусишь…
На востоке уже начало сереть — когда «блитц» разведчиков добрался до Комарома. На въезде в город располагался контрольно-пропускной пункт — со шлагбаумом, двумя люнетами из мешков с песком, из бойниц которых хищно смотрели на дорогу стволы двух станковых пулемётов, с хибарой для гарнизона — но он был пуст. Ни у шлагбаума, ни у пулемётов не было ни души. Гарнизон, судя по молодецкому храпу, доносящемуся из временной казармы, пребывал в объятьях Морфея и покидать оные решительно не торопился. Часовой, долженствующий, по идее, бдить — судя по всему, тоже дрых, но где — понять было невозможно. Однако, и дисциплина в Гонведшеге, подумал про себя Савушкин…
Подождав у шлагбаума минуты три — капитан велел словаку оный шлагбаум поднять, а старшине — на самом малом ходу въехать в город. Ну не будить же уставших гонведов, в самом деле. Им ещё наступление русских варваров из-за Карпат отражать…
Дом дядьки Иржи и в самом деле стоял почти что на берегу Дуная — среди пышного сада, куда Костенко, руководимый словаком, загнал их «блитц». Пока грузовик приглушённо рычал, поудобнее устраиваясь среди абрикосов и яблонь — в домике в глубине сада зажглась лампа, и когда разведчики направились к входным дверям — те распахнулись и перед ними предстал пожилой дядька в исподнем, в накинутой на плечи старой чешской шинели, и уже в сапогах. Узнав среди венгерских гонведов своего племянника — сначала сильно изумился, а потом непритворно обрадовался. Савушкин его понимал — форма на племяше может быть разной, а вот то, что он живой — по нынешним временам уже серьезный повод для радости…
Стоян обнял старика, что-то сбивчиво начал ему говорить, указывая на разведчиков — но дядька решительно пресёк все разговоры и, обратясь к Савушкину, в котором безошибочно признал командира — произнёс:
— Choďte prosím do domu. Porozprávame sa tam. A dáme si raňajky…[6]
Капитан кивнул и бросил своим:
— Идём в хату, погутарим и позавтракаем. Костенко, захвати мешок с консервами…
Когда все разведчики расселись за столом — на котором мановением руки старого Томека, как звали дядю Иржи, появились многочисленные миски с разной снедью, кружки с горячим «кофе» и бутылка сливовицы, которой, как похвастался старик, было уже двадцать лет — дядя капитана Стояна осторожно спросил:
— Kam plánujete ísť ďalej?[7]
Савушкин, отхлебнув дымящегося «кофе» — оказавшегося, понятное дело, напитком из цикория, зато с сахаром и сливками — так же степенно ответил:
— Плануем до Будапешта, але потребуем челн.
Старый Томек кивнул.
— Aký čln potrebujete?[8]
— З мотором. На нас на всех. И полтонны груза. — Савушкин решил не заморачиваться и говорить по-русски. Поймёт, а не поймёт — переспросит… Старик кивнул.
— Понимаем… Ест лодка. З моторем. Два дизел. Два сто конска сила. Обрнены. Два гуфометы. Але… — Тут старик смешался, почесал затылок и добавил, хитро улыбнувшись: — Але в тридесят девяты року му некто одстранил паливове черпадла. Насосы. Мадьяры хцел оправить, але не нашел нахрадне делы… Насосы немам…