— Оставил на память. — Максим не сразу, но смог разглядеть всадника получше, и обнаружил в нем совсем молодого парня, сильно моложе себя, почти юношу, но державшегося с уверенностью которую дает только опыт. — А сам ты чьих будешь?
Всадник рассмеялся.
— Неплохо, неплохо. Теперь верю. Ну что же, веди нас, Младший.
Он повернул коня к своим спутникам, которые уже расступались, освобождая проход, чем тут же воспользовались факелоносцы. Отряд Максима проехал сквозь их строй, после чего все они продолжили путь следом за ними.
Вторая подобная остановка случилась сразу за тем как закончился лес и они выехали на поле.
У Максима захватило дух. Все поле было будто усеяно всадниками, хорошо видимыми на открытом месте под светом двух полумесяцев и россыпи звезд, казалось, что их, всадников, было много, очень много, тысячи, но, приглядевшись получше, понял, что поддался иллюзии, и на деле их не более двух сотен. Тоже немало.
— Какая живописная картина. — Не удержался он от комментария. Неожиданно Михаил ответил:
— Хорошо, но мало.
Максиму было плевать. Он любовался видом воинственных кентавров, как мысленно окрестил их, уже почти уверенный, что собрались эти неведомые люди здесь ради него, что наполняло сердце гордостью и предвкушением.
Действительно, долго рассматривать друг друга им не пришлось, "кентавры" пришли в движение, собираясь компактнее, пока не выстроились в правильный двухшеренговый строй, перед которым выдавались вперед трое в богатом облачении, что видно было и при невеликом освещении. Молчание людей, при известном шуме издаваемом лошадьми когда их много, придавало определенный шарм всему действу. Передовая троица, вероятно убедившись, что люди построены, двинулась к ним неспешным шагом коней. Приблизившись, они дали себя рассмотреть, и Максим с удовлетворением отметил почтительность в их действиях. Все трое, седовласые, можно сказать пожилые люди, в отличии от лесного юнца, склонили головы, приложив правые руки к груди.
— Приветствуем вас, наследник, — уважительно произнес средний из них, — мы явились на зов. Располагайте же нами, и поверьте, что немного найдется людей, кто был бы рад более нас оказаться здесь.
— Наше почтение, наследник, — подхватил второй, — мы счастливы иметь возможность служить вам.
"О, круто!" — Подумал Максим. "- У меня тут куча слуг которые счастливы!", но вслух произнес другое:
— И я рад видеть вас, господа. Гляжу здесь целая армия.
— Простите нас, наследник, — отвечал третий из вожаков, — все было настолько неожиданно, столь внезапно, что многие наши люди пока еще не смогли к нам присоединиться, но все что было под руками, мы разумеется привели.
И все трое еще раз отвесили поклон.
— Довольно болтовни, господа! — Юный наглец выехал вперед. — Время не ждет, успеете еще оформить все в красивые слова, если останетесь живы. А чтобы так случилось — поспешим.
— Осторожнее, юноша! — Гневно воскликнул главный, из трио всадников, судя по тому, что заговорил первым (Максим уже немного начал разбираться в деталях местного этикета дворян, и понимал, что представляются первыми те кто считают себя младшими, но по старшинству, при этом не называясь. Когда же первым начинает разговор старший по положению, то вежливость требует изначально назвать себя), — здесь люди не меньше вашего болеют сердцем и душой за дело, и не позволят никому пренебрегать собой!
Спутники его согласно зашумели:
— Верно!
— Что за молодежь!
Юноша оскалился, изобразив улыбку, и поклонился сколь мог развязнее.
— Ах, благородные господа, — не потрудившись придать себе хоть немного почтительности, отвечал тот, — неужели вы могли помыслить себе, будто я смею насмехаться, и, уж тем более, пренебрегать вами? Я ваш покорнейший слуга, и лишь отчаянность положения, вкупе с пылкостью радения за наше общее дело, толкнула меня на столь чудовищный проступок как просьба поспешить трех жирных боровов, которые никак не сообразят где, перед кем и зачем находятся. Нижайше прошу меня простить.
— Жирных боровов? Так то вы к нам относитесь?!
Обстановка накалилась мгновенно, и Максим счел нужным вмешаться:
— Вы тут еще драку устройте! Вы, юноша, — не преминул он вернуть презрительную улыбку наглому юнцу, — похвальны в вашем рвении, но что стоит рвение без дипломатии?
— А вы, — обратился он к седовласой троице, — позвольте молодости самой свернуть себе шею, ежели ей так хочется. Сейчас каждый человек на счету, и нужно использовать лучшие качества всех, как порывистость молодых, так и опыт и надежность людей видевших жизнь. Не так ли, господа?