Показалось, что я оглох и немного зарябило в глазах. Мы вышли на многолюдную площадь, по которой гуляли, бродили, стояли, спешили по делам много людей. Очень много. Я замер. Посмотрел под ноги — брусчатка. Метрах в пятидесяти перед нами распологался большой фонтан, окруженный лавками, облепленными людьми. Мужчины, женщины, дети, в одеждах самых немыслимых раскрасок и фасонов. За фонтаном площадь продолжалась до домов высотой в семь-восемь этажей, похожие по архитектуре на "сталинки", только украшенные лепниной, между которыми лучами расходилось несколько улиц.
— Пойдем, присядем. — Иван толкнул меня локтем, выводя из ступора. Мы прошли к лавкам, где мой вассал бесцеремонно согнал стайку мальчишек, разодетых черт знает во что, и уселся сам.
— Присаживайся, в ногах Правды нет.
— Присаживаюсь.
Сделал это я очень вовремя, так как одновременно с этим увидел откуда мы вышли. Все что я видел изнутри — песок, ограда, ряд комнатушек с дверьми, чистое небо, солнце. С этой же стороны, моему взору представилось циклопическое здание, в пять этажей, да каких. Да какое здание…
— Это ведь Колизей, — пересохшим горлом прохрипел я.
— Ага. Он самый. А ты думал, что в цирке выступаешь?
— Порою кажется, что да.
— Ахаха. Да, малохольный, что-то в твоих словах есть. Но так не хочешь выступать в цирке — не будь клоуном, только и всего. Скоморохом не будь.
— Ты не поверишь, я стараюсь как могу.
— Знаешь, — Иван задумчиво почесал бороду, — я тебе верю. Нельзя так дурака валять как ты это делаешь. Нарочно захочешь — не получится. Но и понять как оно так — не выходит. Так что я просто не удивляюсь, а что тебе надо — сам решай. Мое дело телячье.
— Ты мне на несколько вопросов ответь лучше, теленок.
— Валяй.
Я огляделся еще раз. Площадь внушала, фонтан, брызги от которого долетали до нас и освежали — внушал. Дома вокруг площади — внушали. Количество людей, их наряды, будто вобравшие в себя моды и стили от фараонов египетских и до джентельменов викторианской англии — возвращали чувство нереальностм. Колизей шокировал.
— Ну так скажи мне, теленок, где я?
— В городе.
— А как зовется этот город?
— Солнцедар. У тебя все вопросы такие будут? Первую букву азбуки сказать?
— Нет. Но скажи, сколько в азбуке букв?
— Сорок. Ты точно не издеваешься? Смотри, я хоть и слуга, и клятву принес, но…
— Точно. Издеваюсь я совершенно иначе.
— Благодарю, сюзерен, утешил.
— Не за что. Почему люди так странно одеты?
— К каком смысле странно?
— Ну, например, вот! — И я указал ему на семью из двух взрослых и двух детей. Мужчина был облачен в доспех японского самурая, а женщина в платье времен галантного века. Так это называлось в моем прошлом мире, во всяком случае. С детей спрос меньше, но наряды арлекина и индейскского вождя диссонировали друг с другом. Местным было все равно, никто не обращал внимания, поскольку в подобном бардаке нарядов находились решительно все.
— А что в них такого?
— Ничено, если не считать, что их наряды совсем разных стилей, которые совершенно не подходят друг другу. Не гармонично.
— О, здорово! Теперь ты рассуждаешь как дворянин, но все равно задаешь детские вопросы.
— И все-таки?
— Да нормальная одежда, в чем проблема? Каждый видит в себе то, что хочет видеть. И подчеркивает это. В чем плохо?
— Я не сказал, что прям плохо. Но выглядит как хаотичный слет реконструкторов.
— Не знаю кто это, но ты говоришь так, словно это что-то плохое. Люди одеваются как хотят. Они ведь не маги.
— А маги так не одеваются? Хоть что-то хорошее.
— Маги, как и все прочие, одеваются как хотят. Только они не хотят.
— Мммм… ладно. Проехали. А это что? — Я указал на Колизей.
— В каком смысле?
— В смысле постройки. Ее масштаба. Почему я не вижу ничего подобного изнутри? И не слышу?
— Иногда мне кажется, что ты, Максим Юрьевич, и не маг вовсе. Два плюс два сколько будет?
— Четыре.
— Ну вот. Знаешь. А почему вода мокрая спросить не хочешь?
— Не хочу.
— Я еще ладно, привык. Вернее, для меня ты как игрушка непонятная, птица говорящая, сюзерен. Но Михаила от подобных вопросов тебе лучше уберечь. В своих собственных интересах. Хотя по этому вопросу даже он намекал, что ты ненормальный, который будто не соображает.