— У вас тоже обострение? — Участливо спросил ученик. — Это день такой странный, я уже понял. Остается лишь ждать когда он закончится. Вас вот какая муха нынче укусила?
— Ивана сегодня не будет. У него дела семейные в городе, и он просил извинить его за внеплановый отгул.
Михаил произнес это так, будто говорил о чем-то столь обыденном, что набило оскомину. Максим почувствовал, что вновь заводится.
— Передайте Ивану, если встретите его раньше меня, что он…
— Нет.
— Что — нет?
— Не передам. Я не почтальон. Вы меня с кем-то путаете.
— Ладно, — оскалился Максим, — тогда потренируемся без разминки. Она мне и не нужна сегодня, правду сказать.
— У вас усталый вид, красные глаза, общая растрепанность, разбалансировка движений. Не уверен, что вам нужна тренировка, скорее вам нужен сон. Я готов помочь, если пожелаете.
— Каким же образом?
— Очень просто, — Михаил сделал движение, означающее у него пожатие плечами, — вырублю вас так, что вы уснете. Не затягивая.
— А вы не охренели, учитель? При всем уважении.
— Нет. "Охренели" здесь вы, ученик. И кроме предоставления вам сна, мой долг указать вам на ваше заблуждение.
— Ахаха, это прекрасно. Не стесняйтесь, прошу вас. У меня дежавю, кто-то мне уже пытался указать здесь на какое-то заблуждение. Потом родня толпой торговалась за его черепушку. Надеюсь, у вас богатые родственники?
Максим немного отступил, перехватывая посох поудобнее, и начиная движение в левую от Михаила сторону. Тот сохранял неподвижность и невозмутимость.
— Знаете, что сказал мне ваш отец? — Наставник неожиданно улыбнулся, и Максим понял причину его обыкновенной сдержанности. Улыбка совершенно не шла ему, превращая лицо мужественное в лицо глупое. — Он сказал буквально следующее: если этот пес, то есть вы, будет лаять слишком громко, то разорвите ему пасть. Сшейте и порвите снова. И так до тех пор, пока он не научится лаять только по команде.
— Знаете, Михаил, когда вы так скалитесь, вы похожи на зайца. И если я собака, то вам от этого легче не будет.
— Воображаете, что многому научились за это время?
— Многому или нет, но мне действительно не помешает отдохнуть. Мана бодрит, однако же это не то. А потому — я принимаю ваше предложение, но с небольшим уточнением. Это я распотрошу вас от макушки до задницы, после чего тренировка действительно закончится.
— Много лаешь, малыш.
— Ты знаешь, за время пути, собачка могла подрасти.
Максим ударил всей силой, многократно усиленной артефактом. Любимое заклинание огня протянулось к учителю. Тот продолжал стоять на том же месте, чему Максим не сразу поверил, привыкший к демонстрации невероятной ловкости и технике ухода наставника, и готовясь бить на опережение. Но нет, в этот раз Михаил стоял твердо, словно собираясь все время схватки не сходить с места. Пламя охватило его защиту, с нарастающим гулом прожигая щиты, но тот спокойно усиливал их, не давая прорваться. Максим обрадовался. Нет, он ощутил поистине звериную радость от возможности померяться голой силой. Посох за бонус им не считался, артефакт удесятерял силы, но Максим к нему настолько привык, настолько сроднился, что воспринимал его уже как часть самого себя.
Сила давления росла, и где-то в глубине шевельнулось замешательство оттого, что Михаил не делал попыток уйти с, буквально, линии огня, но Максим задавил сантименты, наслаждаясь голой мощью, рвущейся из его тела. "Удовольствие силы ни с чем не сравнить, — подумал он, — чтобы там не говорили философы о слезинках ребенка и прочих сопливых сантиментах. Все это утешает когда ты слаб, а когда что-то можешь, то все это хрень собачья".
Самому ему тот поток силы, что он раскрутил от ядра и выбрасывал через посох, казался чудовищным. Давно, если не никогда, не доводилось ему вот так, без экономии, не отвлекаясь ни на что другое, ни физически, ни умственно, бить всем чем есть в одну неподвижную и несопротивляющуюся (то есть только защищающуюся, не атакующую в ответ) цель. На время его охватило странное упоение, близкое к восторгу, когда он понял, что учитель не ответит, и можно испытать себя на атаке до донышка. Максим варьировал атаку, то сужая пламя до тонкости иглы, то вновь охватывая жертву словно огромной огненной пастью, то меняя само пламя на подобие расплавленного металла, но всегда выдавал то что только мог выдать маг его силы.
Невероятно, но наставник устоял. В конце, уже чувствуя приближающееся истощение, Максим все же немного придержал себя, невольно, сам того не желая, будучи искренне поражен силой учителя. Защищаться всегда труднее, а тот показывал что-то немыслимое. Выдержать подобный натиск в пассивной защите — демонстрация почище того, что вышвырнул в него взбесившийся ученик, и Максим понимал это. На него снизошла "магическая благодать", когда маг в процессе своих действий пропускает столько маны, что сам будто сливается с ней, становится чем-то большим, чем человек, и ощущение это приятно.