— Он мой родной брат.
Глава четырнадцатая
Мы добрались до западного берега реки Северн и нашли там лодочника, которому помогал его простоватый сын. Этот человек предложил переправить нас на противоположный берег в самом узком месте в своей старой дырявой лодке, но не очень обрадовался, услышав, что у нас нет денег. Он усомнился в том, что Кинетрит — дочь уэссекского олдермена Эльдреда. Я показал ему свой меч, и старик поверил в то, что он острый.
Вскоре мы уже были в Уэссексе и зашли в деревушку. Крестьяне узнали Кинетрит, угостили нас хлебом, сыром и копченой ветчиной. Женщины суетились вокруг моей спутницы, потрясенные ее оборванным видом. На меня они косились с опаской. Я не винил их в этом, потому что был со щитом, в боевых доспехах, еще не отмытых от крови. Я привык к тому, что на меня таращатся. Мой кровавый глаз всегда внушал ужас. Наверное, со временем я стал получать наслаждение от этого.
Говорят, заставить человека уважать тебя гораздо труднее, чем вселить в него страх. Это неправда. Страх — это то, от чего у врага стынет сердце, а его меч застревает в ножнах. Страх заставляет человека сражаться вместе с тобой, хотя в ином случае он обратил бы оружие против тебя. Уважение похоже на кубок, украшенный драгоценными камнями, или на обложку молитвенника, инкрустированную перламутром. Без такой роскоши запросто можно обойтись, поэтому я ничего не имел против того, что окружающие меня боятся.
Не успели мы отойти от деревни, как на широком лугу, заросшем болотными ноготками, нас нагнал отряд всадников. Щиты висели за спинами воинов, копья небрежно лежали поперек седла. Когда до нас оставалось шагов сто, один всадник поднял руку, и отряд рассыпался полумесяцем, который в случае чего по команде предводителя мог бы превратиться в кольцо смерти.
— Леди Кинетрит? — спросил всадник, осаживая вороного жеребца, нетерпеливо трясущего головой. — Это вы?
Кинетрит вымыла лицо, но ее платье было разодрано. Норвежцы отобрали у нее красивую заколку, а валлийцы — плащ. Пожилая крестьянка расчесала ей волосы, но они по-прежнему оставались грязно-желтыми вместо ярко-золотистых.
— Разумеется, это я, Бургред! — строго ответила Кинетрит, погладила морду жеребца, и тот сразу же успокоился. — Долго ты собираешься сидеть и таращиться на меня выпученными глазами на манер курицы? Дай мне коня. Мои туфли протерлись до дыр.
— Слушаюсь, миледи! — недовольно проворчал Бургред, судя по всему раздраженный тем, что его жеребец доверчиво тыкался мордой в ладонь Кинетрит.
Он приказал одному из своих людей отдать коня.
— Ради всего святого, а мой спутник пойдет пешком? — спросила Кинетрит, указывая на меня. — Он очень устал, убивая валлийцев.
Уэссекские воины подозрительно оглядели меня: налитый кровью глаз, вороново крыло в волосах. Затем один из них нехотя спешился и протянул мне поводья. Я возвратился верхом туда, где несколько недель тому назад умирали норвежцы, где мне довелось побывать вместе с волчьей стаей Сигурда, где кладом серебряных монет осталось наше будущее, — в ратушу олдермена Эльдреда. Я возвратился вместе с его дочерью Кинетрит и священной книгой, переписанной святым Иеронимом.
Когда милорд Эльдред увидел меня рядом с Кинетрит, его лицо потемнело, а рот, скрытый отвислыми усами песчаного цвета, скривился в гримасе. Он посмотрел на крепостные ворота, словно гадая, где остальные скандинавы, затем закинул плащ через плечо и заключил дочь в объятия, но все еще подозрительно косился на меня.
Кинетрит с любовью подергала отца за усы. Эльдред отстранил ее от себя и какое-то время с нескрываемым недоверием разглядывал меня.
— Пойдем, дочь моя, — наконец сказал он, кивнул мне и направился в ратушу.
Рабы и слуги засуетились, стали спешно готовить праздничный пир по случаю неожиданного счастливого возвращения Кинетрит.
Дочь рассказала отцу о том, что случилось с волчьей стаей, и поведала ему о судьбе Веохстана, обильно увлажняя слезами солому, расстеленную на полу. Лицо Эльдреда растаяло, будто воск, хотя зубы оставались стиснуты с такой силой, что на скуле задергалась жилка, напоминая насекомое, силящееся вырваться из-под кожи. Он отвернулся от дочери и издал яростный крик. Испуганные рабы съежились и торопливо выскочили из зала, спеша найти себе другую работу.
— Меня тоже не было бы в живых, если бы не Ворон, — сказала Кинетрит и взяла в ладони руку отца.
Эльдред посмотрел на меня. Его глаза были такими же холодными и твердыми, как речная галька.