Похоже, Глум больше не злился на ярла. Они то и дело ударяли свои рога с элем один о другой, проливая хмельную жидкость на бороды и рубахи.
— Должно быть, эти грязные недоумки проглотили выдумку Ворона насчет того, что мы паломники Белого Христа! — сказал Ингульф, блеснув в свете костра щербатой улыбкой.
— Что ж, мне стыдно, — заплетающимся голосом промолвил Глум. — Долбаные паломники? Неужели эти сукины дети были слепы? Мой отец свалился бы из-за стола, за которым он распивает мед Одина, если бы услышал о том, что нас приняли за рабов Белого Христа.
— Наши с тобой отцы, Глум, наверняка еще много лет назад заставили вздрогнуть стены Валгаллы, когда вызвали Отца всех на состязание в питье, проиграли и рухнули на пол лицом вниз, — усмехнулся Сигурд, с силой ударив своим кубком о посудину Глума.
Ночь огласилась раскатами смеха, но мне никак не удавалось выбросить из головы всадника с отвислыми усами и его грозного спутника. Поэтому я решил оглядеться с утеса, возвышающегося над берегом и освещенного лунным сиянием.
— Если Брам заснул, то запали пьяной свинье бороду! — крикнул мне вдогонку Улаф, выхватил из костра пылающую головешку и замахал ею над головой.
Я улыбнулся, кивнул, отошел от костров, постоял какое-то время, давая глазам привыкнуть к темноте, затем начал подниматься, придерживая меч, висящий на поясе. Брам Медведь, сменивший на посту Торульфа, славился среди скандинавов любовью к крепкому меду, а также умением припрятывать любой хмельной напиток. Я взобрался на гребень, поросший травой, и увидел, что Брама будить не придется. Он стоял на колене, укрываясь круглым щитом.
— Спускайся вниз, парень, — проворчал норвежец, всматриваясь в темноту. — К нам пожаловали гости.
— Много? — спросил я, бросив взгляд на сигнальный рог, висящий у него на спине.
У меня в висках гулко застучала кровь. Брам пожал широченными плечами, повернулся налево и направо.
Он вгляделся в дубы и грабы, мерцающие в лунном свете на склонах холмов, потом пробормотал:
— Кое-кто из этих ублюдков подошел совсем близко. Ветер то и дело доносит до меня их зловоние.
Я оглянулся на берег, на пляшущее пламя костров, вокруг которых лежали скандинавы, не ведающие об опасности, и прошептал:
— Бежим вниз. Надо предупредить остальных.
— А можно встретить этих ублюдков так, чтобы они надолго нас запомнили, — криво усмехнулся Брам. — Задержать их, выиграть немного времени.
Воин смотрел прямо вперед, но я знал, что одним глазом он поглядывал на Валгаллу. Его меч с тихим лязгом покинул ножны.
— Пусть наши ребята услышат, как англичане визжат, словно свиньи.
— Не надо! Нам нужно бежать.
Я схватил Брама за плечо, он обернулся ко мне, стиснул челюсти.
— Хорошо, парень, мы побежим. На счет «три».
Я кивнул.
— Раз, два, три!
Я развернулся и побежал вниз по склону, поскальзываясь на мокрых камнях, перепрыгивая через валуны. Меч в ножнах колотил меня по бедру, плащ развевался за спиной подобно подбитому крылу птицы. Вдруг я понял, что бегу один. Брам остался наверху.
Необходимости кричать не было, ибо воины, сидящие на берегу, услышали стук камней и вскочили с земли, поднимая щиты и выхватывая мечи. Я спустился до самого низа, не удержался на ногах там, где каменистый склон неожиданно выровнялся, и с разбега растянулся на гальке.
— Что, Ворон? — Сигурд стоял, выпрямившись во весь рост, сжимая в одной руке пустой кубок, в другой меч, и всматривался в вершину холма.
— Они здесь, мой господин! — выдавил я, пытаясь отдышаться.
— Сколько? — спросил Сигурд, отшвырнув кубок.
— Слишком много, — ответил я, хватаясь за рукоятку меча.
Долгий протяжный звук скандинавского боевого рога бросил вызов шуму прибоя.
— Брам! — пробормотал я, глядя на гребень, посеребренный луной.
— Строим стену из щитов! — крикнул Сигурд. — Перед кораблями!
Но воины уже и так пришли в движение, образуя стену из плоти и железа.
— Загасить костры! — напомнил Улаф. — Или вы хотите показать англичанам, куда им пускать свои проклятые стрелы?