Возвышенный облизнул пасть черным языком.
— А если я верну все, что было утрачено? Тогда ты восполнишь наши ряды? — существо прервалось, и его глубокий голос утонул в выдохе, который был чем-то средним между ревом и рычанием. — У нас нет будущего, если мы останемся порознь. Ты должен это видеть так же отчетливо, как и я. Кровь богов, Талос… разве тебе не хочется вновь обрести силу? Вернуться в те времена, когда мы могли выступить против своих врагов и гнать их, словно дичь, а не бесконечно отступать?
— У нас осталось больше половины сил, но больше едва-едва, — Талос облокотился на хирургический стол. — Я сам проводил подсчеты. Кровавые Ангелы вырезали больше ста членов экипажа и почти тридцать наших воинов. Наши дела не лучше, чем до унаследования людей Халаскера, но, по крайней мере, и не хуже.
— Не хуже? — Возвышенный смахнул языком повисшие между зубами сталактиты слюны. — Не хуже? Не закрывай глаза на собственные прегрешения, Талос. Вы уже убили семерых из них за эту ночь.
Вместе с резкими словами раздался звук рвущегося металла. Чудовищный коготь Возвышенного смял стену в том месте, где существо схватилось слишком сильно. Издав ворчание, оно освободило лапу.
— Воины Халаскера пробыли с нами считанные месяцы, а междоусобица уже настолько сильна, что кровь льется почти каждую ночь. Мы умираем, пророк. Смотрящий на пути будущего, ты не имеешь права быть столь слепым. Взгляни прямо сейчас и скажи мне, проживем ли мы еще столетие.
Талос не ответил. Ответа и не требовалось.
— Ты зовешь меня сюда и предлагаешь непонятное перемирие в конфликте, в котором я не желаю участвовать. Я не желаю наследовать мантию Малхариона. Не хочу вести то, что от нас осталось. Я тебе не соперник.
Люкориф издал еще один всплеск полного помех шума — то ли шипящий смешок, то ли насмешливое фырканье. Талос не знал воина достаточно хорошо, чтобы сказать наверняка.
— Ловец Душ носит оружие воителя-мудреца, однако заявляет, что не наследник Малхариона. Забавно.
Пророк проигнорировал раптора, сосредоточившись на существе, которое когда-то было его командиром. Перед тем, как заговорить, ему пришлось сглотнуть наполнившую рот кровь, которая полилась по задней части языка.
— Я не понимаю, Вандред. Что изменилось, почему ты так заговорил?
— Рувен, — выплюнув имя, словно проклятие, Возвышенный развернул свое громадное тело и положил деформированные когти на стену хранилища. Сгорбившись и рыча, он смотрел на содержавшееся внутри генетическое сокровище. — На Крите, когда мы бежали от гнева Кровавых Ангелов. Та ночь отравляет мои мысли даже сейчас. Рувен, этот трижды проклятый подлец, который беспечно раздавал нам приказы, будто он что-то большее, чем поденщик Магистра Войны. Я не подчинюсь тем, кто бросил Легион. Не преклоню колен перед предателем и не стану внимать словам слабака. Я — мы — выше этого.
Возвышенный снова повернулся, черные глаза смотрели с бесстрастной и бездушной проницательностью существа, рожденного в безмолвных безднах океана.
— Я хочу вновь обрести гордость. Гордость за нашу войну. Гордость за моих воинов. Гордость стоять облаченным в полночь. Мы должны снова подняться, стать более великими, чем раньше, или же навечно сгинуть в забвении. Я буду сражаться с этой судьбой, брат. И хочу, чтобы ты сражался вместе со мной.
Талос оглядел обветшалую аппаратуру и брошенные столы. Возвышенный не мог не восхищаться тем, как воин терпит боль, которую должен был чувствовать. В здоровом глазу пророка блеснула какая-то сдерживаемая эмоция.
— Чтобы починить корабль и восстановить нашу мощь, нам снова придется пришвартоваться в Зенице Ада.
— Так и будет, — проворчал Возвышенный.
Талос не стал отвечать, предоставив тишине говорить за него.
Возвышенный облизнул почерневшую пасть.
— Возможно, на этот раз кровопролития будет меньше.
На это Талос отозвался мучительным вдохом.
— Я помогу тебе, — наконец произнес он.
Пророк вышел из комнаты, и потрескавшиеся губы Возвышенного растянулись в чем-то, близком к улыбке, обнажив ряды грязных зубов. Дверь закрылась за Талосом со скрежещущим лязгом.
— Разумеется, поможешь, — прозвучал в холодном воздухе влажный шепот существа.
Дверь закрылась, и он остался один в подхребтовом коридоре, размышляя над словами Возвышенного. Талос не питал иллюзий — предложенное существом перемирие основывалось на его выгоде, и никакие заверения Возвышенного не могли заставить пророка перестать оглядываться при каждом удобном случае. «Завет» не был безопасным местом. Не теперь, когда между Когтями бурлила напряженность.
Решив, что отошел достаточно далеко, Талос замедлил шаг. Необходимость постоянно вытирать кровь со здорового глаза раздражала. Ободранную половину лица щипал мороз, и воздух, будто пальцы, неприятно поглаживал череп. Пульс лишь проталкивал боль по всему телу.
Оставаться здесь в одиночестве было неразумно. Первым местом, куда ему нужно было зайти после выхода из апотекариона, были рабские трюмы. Если Возвышенный хотел сделать банду сильнее, чем ранее, требовались обученные рабы, стрелки, оружейники, ремесленники, а также легионеры. Удовлетворить нужду в последних было сложнее всего, но и это было возможно. Станция «Ганг», помимо добычи, щедро снабдила их плотью.
Пророк свернул в боковой коридор, ощущая, как сердца сжимаются в груди при движении. Они не бились, а гудели, жужжали от перенапряжения. Неожиданно и непривычно накатила новая волна тошноты. Совершенное над ним в детстве генетическое перестроение практически полностью лишила его способности испытывать головокружение в общечеловеческом смысле, однако интенсивные стимулы все же могли дезориентировать. Похоже, что и боль тоже.
Четыре шага. Четыре шага по ведущему на север коридору, и он врезался в стену. Боль обожгла язык медным привкусом, смешавшись с едкими соками слюнных желез. Выдох принес прочищение, его вырвало кровью на палубу. Лужа на стали шипела и пузырилась: к крови примешалось достаточное количество коррозийной слюны, чтобы она стала едкой.
В коленном суставе что-то заклинило, почти наверняка это корд волоконной проводки больше не мог гнуться из-за повреждений. Пророк оттолкнулся от стены и захромал прочь от пузырящейся кровавой рвоты, в одиночестве продвигаясь по темным туннелям корабля. От каждого шага под кожей расцветала свежая боль. Мир накренился и перевернулся. Металл зазвенел о металл.
— Септим, — произнес он во мрак. Какое-то время он вдыхал и выдыхал, прогоняя через свое тело затхлый воздух корабля и чувствуя, как из треснувшего черепа сочится что-то горячее и влажное. Звать раба толку не было. Будь прокляты кости Дал Каруса. На мгновение поддавшись мстительности, он представил, что подарит шлем Дал Каруса рабам, чтобы те использовали его в качестве ночного горшка. Заманчиво. Заманчиво. Перспектива столь детской мести вызвала на кровоточащих губах виноватую улыбку, пусть в реальности подобное действие и была слишком мелким, чтобы заслуживать рассмотрения.
Чтобы снова подняться на ноги, ушла вечность. Он умирал? Он не был уверен. Они с Ксарлом приняли на себя тяжесть удара болтерного огня Третьего Когтя — доспехи были разбиты, и Талос очень хорошо представлял серьезность полученных ран, если кровь не запекалась и не затягивала огромный разрыв в боку. Остатки лица тревожили его в меньшей степени, однако если в ближайшее время с ними ничего не сделать, для восстановления потребуется обширная имплантация бионики.