Но тут было другое. И беда заключалась даже не в том, что он заранее замышлял убийство. Почему-то вся эта сделка, начиная с его согласия и кончая осуществлением замысла, вызывала в нем внутреннюю дрожь.
Октавия. Он провел с девушкой слишком много времени. Слишком много часов он просидел с ней, обсуждая жизнь на борту «Завета», обдумывая и анализируя свое существование, вместо того чтобы рваться вперед, обгоняя вину и находя прибежище в привычном отрицании.
Когда-то — не так уж давно — она спросила, как его зовут.
«Не Септимус. — Октавия расхохоталась, услышав его ответ. — Как тебя звали раньше?»
Раб так и не сказал ей, потому что прежнее имя уже не имело значения. Он был Септимусом, Седьмым, а она Октавией, Восьмой. Ее прошлое имя тоже вряд ли что-то значило: Эвридика Мерваллион умерла. Разве фамильные связи или богатство ее семьи сейчас на что-то влияли? Разве имели значение изящные манеры, которым ее, наследницу терранских аристократов, так старательно обучали?
«Завет» изменял их по своему образу и подобию. Септимус был порождением этих черных коридоров: мужчиной с мертвенно-бледным лицом, трудившимся на благо предателей, не выпускавшим из рук пары пистолетов и шагавшим теперь сквозь темные внутренности проклятого корабля, замышляя убийство. Он был пиратом, пилотом, оружейником… и не меньшим еретиком, чем те, кому он служил.
Горечь заключалась даже не в самих мыслях, а в том, что они вообще приходили ему в голову. Будь проклята эта женщина. Зачем она сотворила это с ним? Да и знала ли она, какое влияние оказывает на него? Уже несколько недель Октавия отказывалась его видеть. Что, во имя бездны, он сделал неправильно? Это ее вопросы подняли муть с глубины его души — тот смрадный осадок, что лучше было оставить нетронутым.
Дверь оружейной Первого Когтя распахнулась перед Септимусом на смазанных маслом поршнях. Раб в последний раз оглядел винтовку, проверяя ее перед тем, как вручить новому владельцу.
— Марух, у меня есть кое-что для… Господин?
Талос высился у стойки с оружием, в то время как Марух работал напильником, зачищая край наплечника Повелителя Ночи. Невысокому Маруху пришлось взобраться на стул, чтобы дотянуться до плеча легионера.
— Небольшая царапина, — сказал Талос.
Повелитель Ночи был без шлема. Взгляд его черных глаз упал на Септимуса.
— Я фехтовал с Ксарлом. Где ты откопал винтовку имперской гвардии кантраэльского образца?
— На Черном Рынке. Это… подарок Маруху.
Талос склонил голову набок, и во взгляде его промелькнуло что-то хищное.
— Как идет жатва?
— Загоны для рабов вновь переполнены, господин мой. Но найти не затронутых скверной детей нелегко. На борту Зрачка Бездны кишат мутанты.
Повелитель Ночи согласно хмыкнул.
— Это правда. Но в чем дело? Ты выглядишь встревоженным. Не пытайся лгать мне — я могу читать у тебя по глазам и по голосу.
Септимус уже давно привык к бескомпромиссной прямоте своего хозяина. Отвечать ему следовало такой же честностью.
— Аркия мертв. Его выпотрошили и оставили в зернохранилище.
Повелитель Ночи не шелохнулся. Марух продолжал работу.
— Отец Рожденной-в-пустоте? — спросил Талос.
— Да.
— Кто убил его?
Септимус покачал головой, не сказав ни слова.
— Понимаю, — тихо произнес Талос.
Вновь наступила тишина, если не считать скрежета напильника по доспеху. Марух, очевидно, понятия не имел, о чем они говорят, потому что не знал ни слова по-нострамски.
— Что еще?
Септимус положил лазвинтовку на верстак Маруха. Когда раб вновь обернулся к Талосу, его человеческий глаз сузился, а зрачок бионического расширился в попытке сымитировать выражение.
— Откуда вы знаете, что есть что-то еще, господин?
— Догадался. А сейчас говори.
— Мне придется убить несколько смертных. Из команды. Мелкие сошки.
Талос кивнул, но выражение его лица хорошего не предвещало.
— Почему они должны умереть?
— Договор, который я заключил на Черном Рынке. Они с Ганга. Похоже, кое-кто из новичков слишком активно наслаждается беззаконием на нижних палубах.
— Назови мне их имена.
— Главаря банды зовут Хокрой. Это все, что мне известно.
Талос все еще не сводил с него глаз.
— И ты решил, что я запросто тебе это позволю? Бродить в одиночку по нижним палубам, убивая других членов команды?
— Я… не подумал, что вы будете возражать, господин.
— В другое время я бы и не возражал.
Повелитель Ночи одобрительно заворчал, оглядев проделанную Марухом работу.
— Хватит, благодарю тебя.
Марух спрыгнул со стула.
— У команды нет права вершить суд, Септимус. У них не было права убивать Аркию, а у тебя нет права охотиться на банду грабителей. Времена меняются, и мы должны измениться вместе с ними. Новым членам команды с Ганга предстоит узнать, каковы последствия беззакония. Привычка Вознесенного игнорировать проступки смертных уже не работает. У нас по палубам расхаживает слишком много новых людей, и слишком многие из старожилов привыкли не отвечать за свои действия.
Замолчав на секунду, Талос шагнул к верстаку Септимуса, где лежал его шлем.
— Я считаю, что легиону пришло время ужесточить контроль над своими слугами и восстановить железный порядок, как в былые времена. Рабам нельзя вручать ключ от царства, иначе последует анархия.
В кривой улыбке Талоса была изрядная доля горечи.
— Поверь, я уже видел это прежде, — добавил он.
— На Нострамо?
— Да. На Нострамо.
Воин надел шлем. Септимус услышал змеиное шипение герметизирующегося ворота.
— Я разберусь с этим, как должен был поступить недели назад.
— Господин, я…
— Нет. Ты ничего делать не должен. Это задача легиона, Септимус, а не твоя. А ты займись приготовлениями к осаде. Мы отбываем к Виламу через считаные дни.
Слуга взглянул на господина.
— То, что говорят на станции, правда?
Талос негромко фыркнул.
— Зависит от того, что именно говорят на станции.
— Что Вилам — это крепость-монастырь Адептус Астартес. Что флот Кровавого Корсара в полном составе собирается осадить один из самых укрепленных миров в Империуме.
Талос проверил оружие, прежде чем примагнитить его к доспехам: болтер — на бедро, меч — за спину.
— Да, — ответил он. — Это правда.
— Вас не беспокоят предстоящие потери, господин?
Легионер чуть заметно пожал плечами. Черепа на доспехе, качнувшись, заклацали, переговариваясь на безъязыком наречии.
— Нет. Все, что нам надо, — это выжить, потому что время для настоящего боя наступит позже. И вот тогда прольется кровь, Септимус. Тогда, когда мы вернем себе «Эхо проклятия».
XVI
ГАМБИТЫ
На Черном Рынке было куда тише, чем обычно, и Октавия быстро поняла почему. Причина — точнее, семь освежеванных причин — болталась над головами людей, подвешенная к потолку на ржавых цепях.
Пес при входе на Рынок вступил в лужу крови, что вызвало в толпе негодующий шепот.
— Легион преподал команде урок, — откомментировал служитель, не пытаясь стереть кровь со стоптанных ботинок.
Урок был весьма влажным. С каждого из семи подвешенных тел изрядно накапало, если судить по пятнам на палубе. Вдобавок, торговцы и покупатели подошвами размазали кровь по всему Рынку, и запах, даже для корабля еретиков, был неописуемый. Пока Октавия оглядывалась, по «Завету» пробежала дрожь — еще один пробный запуск двигателей, устроенный инженерной командой. Тела на цепях закачались, и из разрезанного живота одного из мертвецов вывалилось что-то длинное и вонючее. Оно плюхнулось на пол мотком слизистой, сплетенной из мяса веревки.
Пес заметил ее ошеломленный взгляд и, перепутав отвращение с недоумением, пояснил: