— И этих боев мы не проигрываем, — добавил Кирион.
В кои-то веки в его голосе не было и тени сарказма.
Вариил открыл глаза.
— Войдите.
Дверь распахнулась с ужасающим скрипом. Апотекарию совершенно не нравились те периоды, когда его орден базировался в Зрачке Бездны. Станция могла быть чудом военной техники, что не мешало ей утопать в грязи и отвратительной запущенности.
— Вариил, — приветствовал его вошедший Талос.
Вариил, сидевший на полу в центре комнаты, не двинулся с места. Медитативный транс медленно покидал его, сменяясь звуками и ощущениями реального мира. Его основное сердце, замедлившееся до почти полной остановки, забилось в нормальном ритме. Апотекарий почувствовал привычное жжение — это давали о себе знать иглы интерфейса доспеха, впивавшиеся в тело.
— Так и думал, что ты будешь погружен в себя, — пробурчал Талос сквозь решетку вокса. — Но время не терпит.
Вариил кивнул на хирургический стол у стены.
— Оба твоих послеоперационных осмотра не выявили недостатков в моей работе или в процессе заживления.
Талос покачал головой.
— Я не за этим пришел.
— Тогда зачем?
— Я пришел поговорить с тобой, Вариил, как брат с братом. Здесь, где нас не могут подслушать ни воины моего легиона, ни твои братья по ордену.
Корсар сощурил холодные глаза.
— И все же ты явился… как у вас говорят? Облаченным во тьму? Крылатый череп Нострамо глядит на меня с твоих доспехов так же, как кулак Гурона — с моих.
— Это наблюдение? — Талос улыбнулся за череполикой маской шлема. — Или предостережение?
Вариил не ответил на вопрос. Вместо этого он произнес:
— Ты даже не решаешься показать мне свое лицо.
— Здесь слишком светло.
— Хорошо. Говори.
— Ты брат Первому Когтю. Эту связь сковала Фрига, и она осталась нерушимой в течение двух десятилетий. Прежде чем я скажу что-то еще, мне надо знать, собираешься ли ты хранить верность клятве, данной той ночью.
Вариил почти никогда не мигал. Талос заметил это уже давно и подозревал, что пристальный взгляд апотекария немало смущает смертных. Повелителю Ночи было интересно, воспитал ли Вариил у себя эту привычку, или врожденная особенность усилилась после внедрения геносемени?
— Для меня с Фриги прошло почти тридцать лет. Только двадцать для тебя, говоришь? Любопытно. У варпа восхитительное чувство юмора.
— Клятва, Вариил, — напомнил Талос.
— Я не давал на Фриге никакой клятвы. Только обещание. Замечаешь разницу?
Талос обнажил свой меч, и по голым стенам комнаты заплясали яркие блики.
— Это все еще один из лучших клинков, которые мне довелось повидать, — почти вздохнул Вариил.
— Он спас тебе жизнь, — сказал Пророк.
— А я спас твою всего лишь пару недель назад. Кое-кто мог бы сказать, что мы в расчете и я выполнил свое обещание. Тебе все еще снятся эльдары?
Талос кивнул, но развивать тему не стал.
— Спас ты мне жизнь или нет, мне нужна твоя помощь.
Вариил все-таки встал и подошел к дальнему концу своего рабочего стола — стерильной раковине, окруженной полками с инструментами и растворами. Очень тщательно он отстегнул латные перчатки, снял и медленно, раздражающе медленно вымыл руки, и до этого совершенно чистые.
— Ты хочешь, чтобы я предал свой орден, так?
— Нет. Я хочу, чтобы ты их предал, обокрал и бросил.
Вариил моргнул — медленно, как греющаяся на солнце ящерица.
— Бросил их… Любопытно.
— И более того. Я хочу, чтобы ты вступил в Первый Коготь. Ты должен быть с нами, должен сражаться в этой войне в рядах Восьмого легиона.
Вариил просушил руки белоснежным бумажным полотенцем.
— Ближе к делу, брат. Что ты задумал?
Талос вытащил из накладного кармана на поясе ауспик. Ручной сканер знавал лучшие времена. Десятилетия службы изрядно его потрепали, но работал он все еще достаточно надежно. Талос включил ауспик, и на маленьком экране появилось двухмерное изображение некоего объекта. Вариил узнал его в ту же секунду.
— «Яд первородства», — сказал апотекарий.
Он поднял голову, впервые пытаясь встретиться взглядом с Пророком. Это ему удалось, хотя и сквозь глазные линзы Повелителя Ночи.
— Мне было интересно, заметил ли ты его происхождение и, если да, значит ли оно для тебя что-нибудь?
— Значит. — Талос выключил ауспик. — Это наш корабль, и после Вилама он снова перейдет в руки Восьмого легиона. Но для того, чтобы вернуть его, мне потребуется твоя помощь.
С наплечника Вариила на Повелителя Ночи безглазо таращилось растянувшееся лицо Калласа Юрлона. Звезда Пантеона все еще гордо красовалась на высохшей коже — черная на фоне беловато-розовой плоти.
— А если я соглашусь… Что мне придется сделать? — спросил Вариил.
— Мы не можем штурмовать крейсер, под завязку набитый Красными Корсарами. Мне надо, чтобы у нас было преимущество еще до того, как абордажные капсулы пробьют их обшивку.
— Ты знаешь, большая часть команды там до сих пор с Нострамо, — сказал Вариил, не глядя на Талоса. — Выжившие. Офицеры, прошедшие омоложение, — их ценят за большой опыт. Потомки первых изгнанников с вашего погибшего мира. Хотя Повелителей Ночи вряд ли можно назвать содружеством милостивых господ, думаю, многие предпочтут холодную дисциплину Восьмого легиона плетям надсмотрщиков из Красных Корсаров.
Апотекарий фыркнул.
— Возможно, они помогут вам отбить ваш корабль. Но не навигатор. Эсмеральда — любимица Гурона.
Талос не поддавался.
— Мне нужна твоя помощь, брат.
Апотекарий закрыл глаза и некоторое время простоял с опущенной головой, опираясь о рабочий стол. Из-под брони вырывалось глубокое и размеренное дыхание. Плечи поднимались и опускались под гул активированного доспеха.
Наконец Живодер издал какой-то звук и вздрогнул. Талос уже почти собрался спросить, что случилось, но тут его побратим повторно издал тот же звук. Плечи апотекария затряслись. Когда Вариил отошел от стола, глаза его ярко блестели, а губы изгибались в жутковатой, мертвенной пародии на улыбку. Он продолжал повторять странный звук, что-то среднее между хриплым стоном и приглушенным криком.
В первый раз за долгие десятилетия Вариил Живодер смеялся.
Когда дверь снова открылась, он поднял голову, хотя заговорить получилось не с первого раза.
— Еженедельный глоток воды? — глумливо спросил он на готике.
Ответ прозвучал на нострамском:
— Вижу, они все еще держат тебя здесь в ошейнике, как особо ценную шлюху.
Рувен зарычал, сдерживая изумление.
— Опять пришел посмеяться надо мной, брат?
Под ровный гул доспеха Талос присел рядом с пленником.
— Не совсем. Я говорил с Корсарами о твоей судьбе. Они собираются вскоре тебя казнить, потому что не надеются больше вытянуть ничего ценного.
Рувен медленно выдохнул:
— Не уверен, что когда-нибудь снова смогу открыть глаза. Веки не останавливают свет и, по ощущениям, склеились намертво.
Маг дернулся в цепях, но это был лишь слабый жест раздражения.
— Не позволяй им убить меня, Талос. Я лучше умру под клинком легионера.
— Я тебе ничего не должен.
Рувен улыбнулся. Растрескавшиеся губы раздвинулись, обнажив окровавленные зубы.
— Да, верно. Так зачем же ты пришел?
— Хотел узнать кое-что, прежде чем ты умрешь, Рувен. Ради чего ты совершил первое предательство? Почему отвернулся от Восьмого легиона и облачился в цвета Сынов Хоруса?
— Мы все Сыны Хоруса. Все мы несем в себе его наследие. — В голосе Рувена невольно зазвучала страсть. — Абаддон — Бич Империума, брат. Это его имя шепчут триллионы испуганных душ. Ты слышал легенды? Империум даже верит в то, что он — клонированный сын Хоруса. И магистр войны держится за эту сказку не без причины. Империум падет. Может, не в этом столетии. Может, не в следующем. Но он падет, и Абаддон будет там в момент его падения и наступит ботинком на горло обескровленному трупу Императора. Абаддон будет там, когда Астрономикон потухнет и Империум — наконец — погрузится во тьму.