До дома осталось метров десять. Слева завыли сталинские органы. Одним прыжком мы оказались у дома и по лестнице сбежали в подвал. На его полу снова пришли в себя. Наверху стоял постоянный грохот. От последнего разрыва реактивного снаряда мне в грудь ударила пластина стабилизатора. Он рассек мою маскировочную куртку. Я встал и был очень удивлен, обнаружив, что в подвале мы не одни. По полу ползало еще несколько человек. Кажется, что нервы у них совершенно сдали.
— Кто здесь командует?
Доложился какой-то фельдфебель. Я узнал, что он со своими людьми в середине дня были еще во дворе, расположенном перед нами. Потом их оттуда выбили «Иваны». Погибло 8 человек. Остальные 14 сидят здесь в подвале.
— Всем слушать меня! Как только стемнеет, атакуем и захватываем тот двор снова!
Фельдфебель слабо попытался сослаться на трудности такого предприятия. Я глянул на него, он замолчал.
Тем временем стемнело.
— Приготовиться! Сейчас поднимаемся из подвала и делимся на две группы. Цепью приближаемся ко двору на 30 метров. По моему знаку бежим вперед. Если удастся прорваться, наступаем до противоположной стороны двора и занимаем оборону фронтом на восток! Вперед!
Мы поднялись наверх. Хотя было темно, снег позволял относительно хорошо видеть. Местность перед нами была открытая.
Цепью, шаг за шагом, мы начали продвигаться вперед. Я шел в середине. Фланги отставали. Не было ни единого выстрела.
Если русские дадут нам приблизиться и в последний момент откроют огонь, у нас не будет никаких шансов.
Мы подошли на 60 метров. Я почувствовал, как на лбу у меня выступил пот. Еще 40 метров. 30 метров. Я поднял руку и дал сигнал к атаке.
Одним рывком я достиг ряда кустов, окружавших двор. Рядом со мной был фельдфебель. Все было тихо.
С отчаянием я увидел, что солдаты последний рывок не сделали. Я снова вышел из кустов и махнул им рукой. Они медленно пошли вперед.
«Ну, вот мы и пришли», — пронеслось у меня в голове. Этот опыт был для меня новым.
Двумя группами мы вошли во двор. Я пошел с правой. Мы в колонну по одному осторожно крались вдоль стены дома. Вдруг позади меня раздался выстрел.
Я мгновенно обернулся и увидел, как из двери в нескольких метрах от меня лицом в снег падает «Иван». Ко мне подошел фузилер:
— Вам повезло. Я увидел «Ивана» в последний момент, когда он уже прицелился, чтобы выстрелить вам в спину!
— Большое спасибо, — больше сказать я ничего не смог.
Значит, русские во дворе. Мы прошли до восточной границы построек.
На левой стороне двора внезапно загремели разрывы ручных гранат. В темноте затрещали автоматы. Это фельдфебель с другой группой. Перед нами тоже русские начали отстреливаться. С несколькими солдатами мы ворвались в дом. Здесь мы были до некоторой степени в укрытии. Во дворе началась перестрелка. Русские были всего в 30 метрах.
Стрельба прекратилась. Я выглянул в просвет неприкрытой двери. Внутри двора было ничего не видно. Я осторожно вышел. Солдаты последовали за мной.
Русские отступили. Убитых они оставили. Мы прошли дальше вперед и заняли оборону у восточной окраины двора. Я объяснил фельдфебелю, почему надо удерживать эту позицию. Мы вместе выбрали места для постов и расставили на них людей. Трех связистов я оставил в качестве подкрепления. С четвертым я отправился обратно в батальон.
На командном пункте в 18.40 капитан Вольф выслушал мой доклад, сел в угол, написал донесение о положении батальона и вызвал офицера связи:
— Шнайдер, вы пойдете в Гирнен, возьмете у Штагуна машину, поедете в штаб дивизии и передадите это донесение.
Лейтенант Шнайдер взял донесение, вышел и исчез в темноте.
Я выкроил время, чтобы взять карманный календарь и записать события этого дня. Командир увидел и сказал мне:
— С тех пор, как командую батальоном, я замечаю, что вы с необычной аккуратностью ведете дневник. Меня это не касается, но что дает это вам?
— Я с 1938 года веду дневник, потому что я считаю правильным записывать события этого времени именно с точки зрения «маленького человека». Позднее появятся военно-исторические труды, каждый сможет прочитать, где и как когда-то воевала какая-нибудь армия. А я хочу зафиксировать, что происходило на нашем уровне и как вели себя люди в исключительной обстановке. Чтобы это как-то сохранить, я веду ежедневные записи о происходящем.
— И вы думаете, что вам удастся вывезти ваши записи из Восточной Пруссии? Вы знаете обстановку!
— Несмотря на обстановку, которая, я думаю, тяжелая, господин капитан, я из этого и исхожу. Если бы у меня не было веры, я бы сдался, а сдаваться я не буду!