28 января
Я проснулся от голода. 7.00. Мы по-прежнему стоим на перегоне посреди леса. Я ужасно замерз. Ветер доносил шум боя.
У стены вагона на ящике сидели майор генерального штаба и пожилой капитан. Из разговора двух офицеров я понял, что 4-я армия, в которую мы входили, окружена. Русские стоят под Кёнигсбергом и западнее Фрауэнбурга вышли к Фрише Хаф. Так точно и ясно я еще не слышал, чтобы говорили об обстановке.
Раненые, лежавшие, как и я, на полу вагона, слышали этот разговор. Реакция была различной. Часть оставалась апатичной в обманчивой безопасности товарного вагона. Другие проявили беспокойство и начали обсуждать возможности, позволяющие избежать плена.
Только во второй половине дня наша поездка продолжилась. В 20.00 мы проехали Цинтен. Поезд снова остановился. Я вылез из вагона и наелся снега, чтобы утолить жажду. Ветер снова загнал меня в вагон. Я лег и попытался уснуть. Напрасно. Я думал о своем батальоне и о Герте Шнайдере. Я думал об убитых, фамилий которых так и не узнал. Быть может, уже никого нет в живых, кто бы мог сообщить родственникам об их гибели.
29 января
Со скоростью пешехода мы проехали через Хайлигенбайль и ранним утром остановились у платформы Браунсберга. Тем временем рассвело.
Сказали, что сегодня поезд разгружаться не будет. Это одновременно означало, что и сегодня не дадут ничего ни есть, ни пить. Я вышел из вагона, чтобы осмотреться. Возможности умыться здесь не было.
В полдень я отправился на окраину города. Вынужденное бездействие меня нервировало. В надежде, что удастся помыться, я позвонил в дверь одной из квартир. Открыла женщина среднего возраста. Я изложил свою просьбу.
— Заходите, — пригласила она меня.
В прихожей стоял гардероб с зеркалом. Я глянул в него и увидел только тень от самого себя. Гостеприимная женщина открыла дверь в ванную комнату, дала мне мыло, полотенце и сказала, что там еще есть бритвенный прибор ее сына, который полгода назад пропал без вести в Нормандии.
Когда я брился, мне вдруг пришла в голову мысль, что осталось всего несколько дней до того, как перед этим зеркалом будет бриться «Иван». Естественно, в этой квартире он будет не только бриться. Невыносимая мысль.
Когда я поблагодарил и собирался идти, женщина снова заговорила со мной:
— Скажите, а вы не знаете, какая обстановка в Венгрии? Там мой муж, а я уже очень давно не получаю почты.
— Сожалею, но об обстановке в Венгрии информации у меня нет. Мы едва знаем, что происходит здесь, в Восточной Пруссии. Известно только, что мы окружены.
Когда я прощался, увидел ее озабоченное лицо.
30 января
Поезд все еще стоит у платформы в Браунсберге. Путь для следующих за нами поездов не освобождают. Просто никаких поездов больше нет. Коршен уже, по-видимому, находится в руках у русских. Авангарды их танковых соединений стоят уже у Хайльсберга.
31 января
Наконец-то нас пригласили побывать в лазарете. Длинной колонной мы отправились в центр города.
Обстановка в лазарете была катастрофической. Никто ничего не мог делать. Просто условия были сильнее доброй воли ответственных лиц. Раненые лежали не только в койках, но и на полу в палатах и в коридорах. Мне удалось занять место на ступеньке лестницы.
На обед дали жидкий суп. Сестры католического ордена и медицинский персонал старались как-то облегчить положение раненых. Персонал лазарета останется здесь до тех пор, пока не придут русские, хотя такое достойное восхищения поведение не гарантирует, что удастся предотвратить летальный исход раненых, что являлось почти обычным делом при их захвате русскими. Вечером стало известно, что способные идти должны будут пешком по льду Фрише Хаф добираться до Нерунга. Мне оставалось только надеяться, чтобы решение об этом было принято поскорее, пока лед еще держит.
1 февраля
Ночь я провел, дрожа у входа на лестницу в лазарете. В коридорах и помещениях стоял отвратительный запах из смеси пота, эфира, мочи и гноя.
Чтобы выяснить обстановку, пока это вообще возможно, я вышел на окраину города. Из Фрауэнбурга подъезжали колонны беженцев и отправлялись на Браунсберг. Я заговорил с одним стариком и узнал, что беженцы хотели двинуться на Эльбинг, но уже за Фрауэнбургом наткнулись на фронт окружения. А теперь старик хотел отправиться в больницу, потому что его внучка сегодня или завтра собирается родить.
Канонада заметно приблизилась. Я забеспокоился. Близость русских стала ощутима.
Регулярно санитары проносили мимо меня носилки с теми, кто отправился в мир иной, избавившись от дальнейших мучений и переживаний.