Y los índios también. Muchas veces llaman corno los coyotes.
Y qué es eso?
Nada.
Un tecolote. Nada más.
Quizás.[51]
Когда они миновали горный проход и внизу показался город, сержант, командир отряда, остановил лошадей и что-то сказал ехавшему за ним солдату, а тот спешился, достал из седельной сумки сыромятные ремешки, подошёл к пленникам и жестом предложил скрестить запястья и выставить руки вперёд, показав, как это нужно сделать. Он связал им руки, и все снова тронулись в путь.
В город въезжали, как сквозь строй, между двумя рядами мусора. Их гнали, точно скот, по булыжным улицам, за их спинами звучали приветственные крики, а солдаты в ответ улыбались, как подобало, отвечали кивками на цветы и протягиваемые стаканчики, вели оборванных искателей удачи по главной площади, где плескалась вода в фонтане и на резных сиденьях из белого порфира отдыхали праздные гуляки, мимо губернаторского дворца, мимо собора, где на запылённых антаблементах и среди ниш на резном фасаде рядом с фигурами Христа и апостолов восседали стервятники, простиравшие свои тёмные одеяния в позах странной благожелательности, а вокруг, развешанные на верёвках, трепетали на ветру высушенные скальпы убитых индейцев, и длинные волосы их раскачивались понуро, словно волокна каких-то морских тварей, а высохшая кожа хлопала по камням.
Они ехали мимо стариков, тянувших морщинистые руки за подаянием у церковных дверей, мимо нищих калек в лохмотьях, с печальными глазами, мимо детей, что спали в тени без сновидений, а по лицам у них ползали мухи. Тёмные медяки в миске с грохочущей крышкой, высохшие глаза слепых. Писцы, устроившиеся на ступеньках со своими перьями, чернильницами и песочницами, стоны прокажённых, бродящих по улицам, облезлые собаки — кожа да кости, продавцы тамале,[52] старухи с тёмными землистыми лицами, перепаханными морщинами. Они сидят на корточках в канавах, эти старухи, жарят на древесном угле полоски мяса неизвестного происхождения, и оно шипит и брызжет маслом. Везде полно малолетних сирот, хватает и злых карликов, шутов и пьянчуг, которые несут всякий бред и размахивают руками на маленьких рынках столицы. Миновали пленники и бойню в мясных рядах, откуда пахнуло чем-то похожим на парафин; там висят чёрные от мух внутренности, лежат большие красные шматы свеженарубленного, но уже потемневшего с утра мяса, стоят ободранные и нагие черепа коров и овец с безумным взглядом глупых голубых глаз, застыли туши оленей и свиней-пекари, с крюков свисают головой вниз утки, куропатки, попугаи и прочая местная дичь.
Им велели слезть с мулов и повели через толпу пешком. Потом они спустились по старым каменным ступеням, шагнули через стёртый обмылок порожка и стальную калитку и оказались в холодном каменном подвале, где давно уже была тюрьма и где им предстояло занять место среди призраков заточённых здесь когда-то мучеников и патриотов, а затем калитка за ними с лязгом захлопнулась.
Когда глаза привыкли к темноте, стали различимы скорчившиеся вдоль стен фигуры. Кто-то ворочался на лежаках из сена, шурша, как потревоженные мыши в гнезде. Кто-то негромко похрапывал. Снаружи, с улицы, послышались грохот повозки и глухой топот копыт, а из кузницы в другой части подземелья через каменные стены доносился приглушённый звон молотков. Малец огляделся. На каменном полу в лужицах грязного жира тут и там валялись почерневшие кончики свечных фитилей, а со стен рядами свисали засохшие плевки. Несколько имён, нацарапанных там, куда падал свет. Он присел на корточки и потёр глаза. Какой-то человек в нижнем белье прошёл перед ним к параше посреди камеры, остановился и стал мочиться. Затем повернулся и подошёл к мальцу. Высокий, волосы до плеч. Он шёл, шаркая ногами по соломе, и остановился, глядя сверху вниз. Что, не узнаёшь?
Малец сплюнул, поднял голову и прищурился. Узнаю. Я твою шкуру и на дубильне узнал бы.
VI
На улицах — Меднозубый — Los heréticos[53] — Ветеран последней войны — Миер — Донифан — Захоронение липанов — Золотоискатели — Охотники за скальпами — Судья — Освобождение из тюрьмы — Et de ceo se mettent en le pays[54]
На рассвете все поднялись с сена, уселись на корточки и равнодушно уставились на вновь прибывших. Полуголые, те цыкали зубами, сопели, ворочались и почёсывались, как обезьяны. Скупой поток света обозначил в темноте высокое окошко, и раздались крики первого уличного торговца.
На завтрак дали холодного пиньоле, потом заковали в цепи, и под звон кандалов, распространяя вокруг жуткую вонь, все вышли на улицу. Надсмотрщик, золотозубый извращенец с арапником из сыромятной кожи, весь день гонял их по сточным канавам, заставляя на коленях собирать нечистоты. Под колёсами тележек торговцев, под ногами нищих, волоча за собой мешки с отходами. После полудня они уселись в тень стены, съели обед и стали наблюдать за двумя льнувшими друг к другу собаками.
51
Говорят, койот — это злой дух. Часто бывает, что злой дух — он койот и есть.
И индейцы тоже. Часто бывает, койоты дьявола призывают.
А это что?
Ничего.
Филин. И всё.
Наверное
54
«А в данном вопросе они полагаются на народ»