Начал он допрос* совместно с председателем суда:
Судья: "Что вы знаете об этом деле?"
Свидетельница: "Что я знаю? - Я ничего не знаю".
Судья: - обращаясь к прокурору: "У вас есть какие-либо вопросы?"
Прокурор: "Пожалуйста, посмотрите на этого человека, сидящего на скамье между двумя конвойными.
Свидетельница: "Батюшка мой, куда это я должна глядеть?"
Прокурор: "Поверните голову направо и вы увидите сидящего там человека; кого вы там видите?"
Свидетельница: "Что значит, кого я вижу? Я вижу человека между двумя солдатами, один - справа, другой - слева".
Прокурор: "Но кто этот человек? Узнаете ли вы его?"
Свидетельница: "Как же не узнать? - Он похож на жида".
Прокурор: "Знаете ли вы именно этого жида?"
Свидетельница: "Что вы, батюшка! Разве я могу знать всех жидов? - он похож на жида - вот и все...
Прокурор: (поворачиваясь к судье) - "Прошу прочесть свидетельнице протокол её показания перед следователем".
Председатель суда читает ее показание, и государственный прокурор возобновляет допрос Волковны. Прокурор: "Вы слышали?" - Она: "Да".
Прокурор: "Так вот, вы показывали тогда, что вы (70) видели, как в 12 часов дня еврей Бейлис тащил на своих плечах на завод Зайцева, православного, христианского мальчика, Ющинского".
Свидетельница: "Я говорила? Я ничего не говорила; я этого жида не знаю, я ничего не знаю".
Прокурор: "Но вы ведь видели собственными глазами жида, тащившего на своих плечах христианского мальчика?"
Свидетельница: "Я ничего не видела; разве это возможно, чтобы жид тащил на своих плечах христианина?"
Прокурор: "Но вот тут написано, что вы это сказали".
Свидетельница: "И что это вы толкуете, отец родной? Я ничего не писала; разве я умею писать, читать?".
Прокурор: (обращаясь к судье): "Больше вопросов нет".
Допрос продолжается другим обвинителем:
Вопрос: "Знали ли вы Ющинского?"
Ответ: "Какого Ющинского?"
Вопрос: "Христианского мальчика, умученного жидами?"
Ответ: "Благодетель ты мой, не знала я его - царство ему небесное".
Вопрос: "А вы не видели, как они его тащили? *.
Ответ: "Ничего я, батюшка мой, не видела - царство небесное душе его...".
Вопрос: "Но вот здесь записано то, что вы говорили следователю, производившему следствие - записано, что вы своими глазами видели; может быть, вы забыли - постарайтесь вспомнить. Ведь все мы тут горюем по погибшей христианской душе".
Ответ: "Конечно горюем, ох как горюем, барин вы мой добрый. - И нечего мне говорить, и ничего я не сказала, и ничегошеньки я не видела и не писала...".
Вопрос: "Как же так случилось, что следователь записал от вашего имени то, чего вы не говорили; знаете ли вы, кто такой следователь?"
Ответ: "А откуда мне знать? кто и чего писал? Кто (71) следователь? Они приказали мне придти, я и пришла; они что хотели, то и написали, а потом велели мне идти, я и пошла".
Председатель суда и государственный прокурор продолжают допрос:
Председатель: "Вас допрашивали сыщики?".
Свидетельница: "Да, они спрашивали что я говорила Ульяне (Шаховской), а я сказала, что ничего не говорила и ничего не знаю".
Председатель: "Значит Ульяна все выдумала?"
Свидетельница: "Да, да", ...
Председатель: "А вы никогда не выдумываете?"
Свидетельница: "Нет, не выдумываю".
Снова вызывают Ульяну для очной ставки с Волковной.
Судья: (обращаясь к Ульяне) "Это вот эта женщина сказала вам, что мужчина с черной бородой утаскивал Ющинского?"
Свидетельница: "Да, она самая и есть...".
Происходит разговор между двумя женщинами, непонятный для публики; в зале раздается смех.
Судья: "Захарова (т.е. Волковна), что вы сказали?"
Свидетельница: "Я сказала: зачем она все это говорит про меня?"
Судья: "А вы, Шаховская, утверждаете, что Захарова вам говорила - мужчина с черной бородой тащил мальчика? ...
Свидетельница: "Да".
Так этим все и кончилось. В эту ночь корреспондент Таймса телеграфировал в Лондон:
"Анна-Волчиха все отрицает; представляется невероятным, чтобы царское правительство дальше продолжало это тошнотворное дело" - но суд продолжался еще двадцать семь дней...
Двух этих женщин на допрос больше не вызывали. Однако в заключительной своей речи прокурор снова вернулся к предполагаемой первой версии Волковны и выразил свое полное доверие к этой версии, сказав, что она потом отреклась из-за оказанного на нее давления.
(72)
2.
Нам ясно из всего вышесказанного, что усилия Полищука взвалить вину на Бейлиса протекали не очень-то успешно. По иронии обстоятельств, Полищуку гораздо больше удавалось, когда он еще вовлекал в дело Чеберяк; хотя улики собранные им против нее не были решающими, но если их прибавить к уже собранным Кириченко, Красовским и другими лицами, они производили очень сильное впечатление.
Мы должны вспомнить, что вследствие войны между Брандорфом и Чаплинским, Чеберяк была арестована 9-го июня, а отпущена 14-го июля; затем она снова была задержана 29 июля и снова освобождена 8 августа.
Во время ее второго, более короткого пребывания в тюрьме, ее трое детей Женя, Валя и Людмила заболели, по всей видимости, дизентерией. Женю отправили в больницу, а маленькие девочки остались дома на сомнительном попечении их отца и соседей. 8-го августа Чеберяк прямо из тюрьмы отправилась в больницу к умирающему Жене, чтобы забрать его домой. Врач пытался ее увещевать, объясняя, что состояние мальчика таково, что его нельзя передвигать. Но мать заупрямилась, она сказала врачу, что хочет, чтобы мальчик умирал дома.
Но ему не дали умереть спокойно. Весь этот день Красовский, Кириченко и Полищук приходили и уходили, силясь с ним разговаривать. Большую часть времени Женя был в бреду, перед самым концом он пришел на короткое время в сознание и тогда в квартире находился только Полищук.
Позвали священника, отца Сенкевича,* чтобы причастить Женю; Сенкевич был видным монархистом, председателем Двуглавого Орла, и автором целого ряда антисемитских статей. Эти обстоятельства придавали свое особое значение его отчету на суде о последних минутах Жени.
Возле кровати умирающего мальчика собрались священник, мать и Полищук. В протоколе не сказано, где находились в это время остальные дети.
На суде священник Сенкевич давал показание: "Меня позвали, чтобы причастить больного мальчика Женю; после (73) причастия мальчик меня позвал: "Батюшка" - и видимо силился мне что-то сказать, но не мог".
Вопрос: "Каково было ваше впечатление?"
Ответ: "Мне показалось, что в нем происходил сложный психологический процесс.
Вопрос: "Присутствовала ли его мать?"
Ответ: "Да, она стояла за мной. Возможно, что она подавала ему какие-то знаки".
Вопрос: "Мальчик знал, что он умирает, и все-таки он не смел с вами говорить?"
Ответ: "Так точно".
Отчет о Жениной смерти Полищук давал на суде более чем неохотно; предварительно отчитываясь перед своим начальством, когда роль Чеберяк еще оставалась тайной, но им представил подлинные факты; на суде же он говорил нерешительно и запинаясь. Однако защита знала содержание первоначальной версии, и знала, что надо спрашивать.
Грузенберг: "Чем вы объясняете, что мать не позволяла Жене отвечать на заданные ему вопросы?"
Полищук: "Ему трудно было говорить и мать не хотела, чтобы его тревожили".
Вопрос: "Разве она не сказала ему: "Скажи им, дитя мое, что я ничего общего с этим не имела".
Ответ: "Да, она это сказала".
Вопрос: "Что мальчик ответил?"
Ответ: "Он ничего не сказал".
Вопрос: "Не говорили ли вы раньше, что мальчик сказал: "Оставь меня...".
Ответ: "Я этого не помню".
Мало помалу, день за днем перед глазами присутствующей на суде ошеломленной публикой, раскрывалась вся картина: осторожный священник, несдающийся сыщик, неумолимая мать, добивающаяся оправдывающих ее слов от своего умирающего сына.