Таким образом роковое состязание между русской империей и "всемогущим" мировым еврейством должно было быть решено представителями "простого народа" выбранными Щегловитовым, Белецким и государственным прокурором Виппером.
И, однако, бывали минуты когда "агент Д." сомневался в исходе дела. "Невозможно предвидеть, чем это кончится, писал он в одном письме. А в другом: "Весь ход дела будет зависеть от восприимчивости присяжных заседателей к доводам отца Пранайтиса, не сомневающегося в факте ритуального убийства".
Далее - вновь на более оптимистической ноте - он хвалит государственного прокурора Виппера: "Он производит впечатление опытного человека - ведь ему удалось убрать из состава присяжных образованных людей, чем он и привел защитников в ужас; я наблюдал за ними, как они переглядывались, когда состав присяжных был оглашен, и присяжные появились в крестьянских рубашках и поддевках за исключением чиновника Мельникова и двух-трех других".
И снова он впадает в уныние: "Я убежден (хотя и продолжаю надеяться, что произойдет обратное) - что Бейлис будет оправдан". И, наконец, он еще раз приободряется: "Неграмотным присяжным невозможно будет разобраться в сложном вопросе о наличии ритуального убийства". И еще "Правда, улики против Бейлиса очень слабые, но неискушенные, мало понимающие присяжные все-таки могут вынести обвинительный приговор, принимая во внимание элемент национальной вражды (к евреям)".
(174) В то время как в нем чередуются надежда и пессимизм и он размышляет над "божьим судом" и "неподкупным вердиктом" простого народа, агент Д. приходит к интересной гипотезе возможного исхода: "Для защитников было бы самое худшее, если бы присяжные признали ритуальный характер убийства и одновременно заявили бы, что виновность Бейлиса не доказана". (Он рассуждал, что если Бейлис будет оправдан тогда дело не перейдет в апелляционный суд) И таким образом легенда об употреблении евреями христианской крови получит свою официальную санкцию; в случае же осуждения Бейлиса, дело обязательно перейдет в Сенат, и тогда более чем, вероятно, что его оправдание будет сопровождаться отрицанием ритуального характера убийства.
Такие мысли приходили в голову и другим людям, не только "агенту Д." конспираторы тоже чувствовали, что Бейлисом еще можно будет воспользоваться, даже если придется отступать. Шульгин язвительно комментировал по этому пункту в своей знаменитой передовой. Но государственный прокурор Виппер не видел процесс в этом свете, или во всяком случае не входил в обсуждение маневров конспираторов; он был полон решимости добиться обвинительного приговора.
(175)
Глава пятнадцатая
АДВОКАТЫ
Бейлис сидел в тюрьме уже три месяца, а еврейская общественность в Киеве все еще не понимала, что именно происходит. У людей не укладывалось в голове, что в двадцатом веке, в высших сферах могло быть принято решение юридически санкционировать легенду о ритуальном убийстве; многим из них одна эта возможность казалась диким анахронизмом даже для России; однако надвигающуюся опасность нельзя уже было игнорировать.
Перед тем как предпринять какие-либо шаги, первым консультантом по делу был призван выдающийся адвокат - криминалист, Оскар Оскарович Грузенберг. В сорок пять лет он уже был знаменит по целому ряду процессов, относящихся к евреям и к еврейскому вопросу в России; он защищал молодого еврея, Пинкаса Дашевского, покушавшегося на жизнь Крушевана (бессарабского подстрекателя к погромам); его роль также была ведущей в процессах, последовавших за кишиневскими погромами, за которые Крушеван тоже в большой мере был ответственен. Потом он защищал виленского еврея Блондеса, обвинявшегося в покушении на убийство, с целью якобы добыть христианскую кровь. "Жертвой" в данном случае была девушка - служанка. У Грузенберга тогда были все основания с удовлетворением вспоминать это дело: на первом процессе Блондес был осужден, Грузенберг подал апелляцию в сенат и добился распоряжения о повторном процессе в Вильне на котором Блондес был оправдан. Но все это происходило еще в 1903 г. - до "правосудия Щегловитова".
Грузенберг стал во главе группы адвокатов защищавших Бейлиса. По рассказам его друзей и знакомых, он был (176) человеком настолько же темпераментным, как и талантливым; он был властным в выражениях, резким почти до опрометчивости, и совершенно бесстрашным. Перекрестный допрос он вел блестяще, и даже рядовой человек, читавший протоколы допроса, мог научиться у него логике, следя, как упирающийся свидетель шаг за шагом загоняется им в угол, без надежды оттуда выбраться.
Приятно также наблюдать за поединком между Грузенбергом и судьей Болдыревым, и за тем, как последний, уже не зная, что ему отвечать, кричит: "не спорьте со мной"! Когда Болдырев перебивал доводы Грузенберга, заявляя: "противная сторона этого не утверждала, было сказано то-то и то-то" Грузенберг отказывался от своей аргументации, и говорил ледяным тоном: "конечно, я вам обязан верить больше чем своим ушам".
Грузенберг мог иметь только номинальный титул главы группы защитников Бейлиса, состоявшей из самых блестящих русских юристов, предложивших без малейшего колебания свой труд для этого дела. За исключением Грузенберга все были не евреи. В таком созвездии, такой адвокат как Карабчевский мог затмить Грузенберга, за ним, естественно, была более долгая карьера, он был пятнадцатью годами старше.
Карабчевский был "старым львом" русской адвокатуры - русские эмигранты в Америке называли его русским Кларенсом Даррау - весь его внешний облик и голос вызывали такое сравнение; он был высокий, величественный, его густые, как львиная грива волосы были зачесаны назад. Лондонский корреспондент "Таймса" видел в нем сходство с сэром Чарльзом Виндхам.
К Болдыреву Карабчевский относился с холодной пренебрежительностью; во время стычек между ними у Болдырева выработалась привычка заявлять: "Я считаю этот вопрос исчерпанным", но чаще всего Карабчевский "исчерпывал вопрос".
Беспристрастно говоря, самым выдающимся среди защитников был Василий Алексеевич Маклаков; он был родным братом Николая Маклакова - царского министра внутренних дел, лишенного каких-либо принципов, антисемита, работавшего рука в руку с Щегловитовым.
(177) Маклаков не только был блестящим юристом и адвокатом, но и очень талантливым человеком в области литературы и науки (после февральской революции 1917 г. он был назначен послом Временного Правительства во Францию).
Он не играл особой роли на бейлисовском процессе до самых последних дней, но тут, в заключительной своей речи, он затмил всех своих коллег. Будучи необыкновенно умным человеком, он полностью угадал, на каком, доступном для их понимания языке нужно обращаться к простым, необразованным людям. По окончании процесса, Короленко спросил нескольких присяжных: "кто из защищавших Бейлиса адвокатов произвел на вас самое сильное впечатление?" - они без всякого колебания поставили Маклакова на первое место.
Самым колоритным из защитников был и самый младший из них: А. С. Зарудный.* По своему характеру он был идеалист, часто вызывавший сравнение с Дон-Кихотом, с речами заходящими иногда за пределы дозволенного; он не делал ни малейшего усилия, чтобы скрыть свое невысокое мнение о Болдыреве, поправлял и оспаривал его на каждом шагу, совершенно не страшась резких выговоров судьи.
Болдырев: "Я попрошу вас г-н защитник не давать мне указаний". Или еще: "вы ставите на вид то, что мне и без того известно".
Зарудный: "Позвольте мне объяснить".
Болдырев: "Я знать не хочу, садитесь и молчите, я вам делаю выговор за ваше необдуманное выражение".
Зарудный: "Я не пристав"
Болдырев: "Если вы не пристав, то садитесь и молчите".