Во второй своей передовой статье "Таймс" назвал приговор "смущающим", и точно так же выразился "Берлинер Тагеблат". И таковым он, конечно, и был. Судье Болдыреву кое-что удалось выгадать из бейлисовского процесса (и это было совсем не мало), а именно: что большому количеству людей, как в России так и за границей по-прежнему оставалось неясным, как расценивать приговор в связи с теорией о ритуальном убийстве.
По этому поводу можно было сказать, что мнение таких присяжных по такому вопросу ничего не означало, и никого ни в чем убедить не могло. Однако, это дело было в каком-то смысле "пробное", нечто вроде плебисцита в миниатюре.
Каково было отношение народа к клевете о кровавом (255) навете? Верил ли он, что евреи собирались в определенный день, в определенном месте и подвергали христианских детей мучениям, предписанным им еврейской религией? Да, заявлено было громогласно с одной стороны - они верили; но другая сторона, с таким же успехом могла утверждать, что приговором ничего не было доказано кроме того, что двенадцать сбитых с толку, усталых людей получили запутанный опросный лист, не позволивший им высказать каковы их убеждения, не говоря уже об убеждениях тех миллионов людей, которых они будто бы представляли.
Однако, одно положение было статистически ясно, среди большинства преобладало единодушное мнение, что игра администрации (чья недобросовестность только прикрывалась некомпетентностью), потерпела фиаско.
Лондонская "Дэйли Ньюз" писала: "Оправдательный вердикт Бейлису был самым сокрушительным ударом для России после русско-японской войны". В моральном отношении для русского правительства оно так и было; но тут следует себя спросить: не был ли самый факт судебного дела более сокрушительным для царской администрации, чем оправдание Бейлиса?
Известный, всеми уважаемый англо-еврейский историк Люсьен Вольф следующим образом выразил свои чувства: "Я боюсь, писал он, что мы не можем проявлять восторга и поздравлять друг друга по поводу результата киевского процесса. Без сомнения, вердикт был сфабрикован властями с целью пустить пыль в глаза заграницей и одновременно сохранить в целости теорию ритуального убийства, облекая ее в какой-то степени моральной поддержкой правительства. Я, лично, никогда не возлагал больших надежд на вердикт; все что нами могло быть извлечено из процесса это возможность осведомить общественное мнение вне России о том, что происходит в этой стране".
3.
Само собой разумеется, и прокуратура и администрация провозгласили свою большую победу.
"Тот факт, что слова "религиозный фанатизм" были (256) опущены из первого опросного листа, объяснял Замысловский, было "простой формальностью"; мы даже не настаивали чтобы слова эти были включены в текст; некоторые особенности данного убийства, подробно изложенные, не оставляли никакого сомнения в ритуальном его характере".* Излагая свои "чувства" по поводу оправдания Бейлиса, Замысловский сказал: "Конечно, нас не удовлетворило оправдание, но на процессе вопрос о ритуальном характере убийства был главным, осуждение же Бейлиса - второстепенным (факультативным)".
Желая отметить "победу", официальные лица, поддерживавшие администрацию, устроили в Петербурге банкет. Самыми выдающимися гостями на банкете были министр юстиции Щегловитов и государственный прокурор Виппер. Были посланы поздравительные телеграммы Чаплинскому, Шмакову, Замысловскому, Косоротову, Сикорскому и другим (Пранайтиса, как будто, в этом списке не было). Всех их чествовали как "героев бейлисовского дела"; и в телеграммах этих восхвалялось "благородное мужество и высокое моральное достоинство неподкупного и независимого русского человека".**
Некоторые поздравления и выражения благодарности и восхищения подкреплялись более существенным образом. Замысловскому выдано было двадцать пять тысяч рублей, чтобы написать книгу о бейлисовском деле; судья Болдырев получил повышение по службе, он возглавлял теперь киевскую судебную палату. (Он также получил личный подарок от царя - золотые часы и тайную, незаконную прибавку жалованья).
Чаплинский, неутомимый труженик, успел лучше всех; он был переведен на службу в Сенат - высшую судебную инстанцию в России.
Все награды, выданные инициаторам и сотрудникам конспирации, были конечно аннулированы революцией. То что в конечном счете с ними со всеми случилось, а также с теми, кто с ними боролись, мы приводим в нижеследующем, неполном списке: Щегловитов, Белецкий и Н. А. Маклаков (министр внутренних дел и брат защитника Бейлиса) были расстреляны большевиками в 1918 г. Шмаков умер еще до революции, а Сикорский в 1919 г. Виппер устроился на службе в большевицкой администрации в Калуге, в ста десяти верстах от (257) Москвы; в 1919 г. его там обнаружили, и революционный трибунал его судил и прокурор требовал для него смертной казни, но так как он был нужен администрации в Калуге, его приговорили только к короткому тюремному заключению.* В тюрьме он и умер.
Голубев был убит на фронте в первую мировую войну;
Пранайтис умер в Петербурге (в то время - Петрограде) в январе 1917 г. Замысловскому, успевшему выпустить книгу о деле Бейлиса накануне революции, удалось бежать в Югославию, где его еще видели в 1933 г.
Вера Чеберяк и ее сводный брат Сингаевский были расстреляны большевиками в 1918 г. Единственный отчет о смерти Чеберяк мы получили от журналиста Хаима Шошкесса в ежедневной еврейской газете "Дей-Морнинг Джорнал". Шошкесс рассказывает, что будучи в большевицкой тюрьме в Харькове в 1920 г. он слышал, как тюремный надзиратель Антазерский хвастался перед заключенными, что он собственноручно расстрелял Веру Чеберяк в киевской Чека.
Судьба также принесла мало счастья жертве этого процесса и его защитникам. Мендель Бейлис покинул Россию в 1914 г. так как жизнь для него там стала невыносимой; друзья помогли ему уехать в Палестину, но он не смог там устроиться. В 1922 г. он приехал в Америку, где он безуспешно пробовал работать, сначала в одной типографии, потом в качестве страхового агента. В 1925 г. вышла его биография, написанная с его слов, печатавшаяся также в американо-еврейской газете. Ко времени смерти Бейлиса (в 1934 г.) общественный интерес к нему сильно понизился.
С приходом большевиков к власти, Грузенберг, Карабчевский, Марголин и Набоков эмигрировали за границу. В. Маклаков был послом во Франции в период большевицкой революции, и он никогда не вернулся в Россию. Карабчевский, Грузенберг и Маклаков умерли во Франции - в 1925, 1940 и 1959 г.г., Марголин умер в Америке в 1957 г.
Смерть В. Д. Набокова в некоторой степени иллюстрировала его жизнь; сын его писал о том, как это случилось, когда во время публичной лекции в Берлине, в 1922 г. Набоков защитил своим телом лектора (своего старого друга Милюкова) (258) от стрелявших в него двух русских фашистов; в то время как Набоков наносил сокрушительный удар одному из убийц, второй его застрелил.
Зарудный и Короленко, решили оставаться в России. Короленко умер в 1921 г., Зарудный был еще жив в 1933 г., Бразуль-Брушковского арестовали во время чисток в 1937 г., и никто о нем больше ничего не слыхал.
О студентах - Караеве и Махалине ничего больше не было известно.
Может быть, самая интересная судьба была у Шульгина; во время прихода к власти большевиков он покинул Россию, но потом вернулся обратно. В 1965 г. он будто бы участвовал в историческом фильме, в котором играл себя самого. О нем говорят, что он оказывал лояльную поддержку коммунистическому режиму.
(259)
ЭПИЛОГ
ОТКЛИКИ ЧЕРЕЗ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ
Кровавый навет был незначительным фактором в истории антисемитизма за последние пол столетия. Он неожиданно появлялся на поверхности то тут то там в "желтой" печати, не вызывая серьезных волнений. Можно было сказать, что Навет был убит делом Бейлиса, если бы настоящим убийцей (предполагая что "смерть" была действительной), - не был дух времени. За последние 50 лет дьявольские инстинкты определенного рода неудачников искали удовлетворения не в картинах пытаемых детей и человеко-вампирах, а в страшных рассказах о мировом заговоре и всеобщей погибели.