Фабель с горьким смешком сказал:
– А тем временем они собрались в Гамбурге. Очевидно, это и есть наша так называемая головная группа новой украинской мафии…
Украинец пожал плечами:
– Называйте их как хотите, суть в том, что банда Витренко, действуя предельно методично, довольно быстро взяла под контроль почти всю преступную деятельность в вашем городе. Для этой братии ваш чудесный Гамбург – тот же Афганистан или Чечня, просто очередной театр военных действий. Где более лакомые трофеи, чем в нищем Афганистане или обнищалой Чечне. Команда Витренко так же верна своему лидеру, так же сплочена, так же нацелена выйти живой из боя, уничтожив врага… Ваши законы и закончики, создающие уютную жизнь и изобилие, для них ничто, шелуха.
– Но Витренко – совершенно сумасшедший человек! – воскликнул Фабель и сам поразился беспомощности своих слов.
– А какая разница? Я тоже считаю, что он, по сути, просто опасный психопат, которому место в палате с резиновыми стенами. Однако именно его безумие – полная «отпетость» – является его главным козырем, делает его отличным орудием. Он хочет убивать вообще, даже не важно кого. Но зачем же убивать кого попало, когда можно убивать с пользой для дела! У него нет никаких моральных тормозов, он не ощущает никаких запретов – поэтому его противники гнутся под ним. Они убивают в основном, когда обстоятельства вынуждают их убивать. И проигрывают тому, для кого убивать – жизненная потребность, повседневное желание. Своей абсолютной непредсказуемостью сумасшедшего Василь Витренко искусно терроризирует, гипнотизирует и очаровывает.
– Иван Грозный… – пробормотал Фабель. – Безумие как орудие политики.
– Простите, что вы сказали?
– Не обращайте внимания. Просто вспомнился один недавний разговор… Но… но почему вы, собственно, рассказываете мне это все?
В зеленых глазах старика опять мелькнула вселенская тоска. Он сделал едва заметный знак помощнице, и та положила перед Фабелем новую фотографию. Портрет мужчины за сорок. Фабель метнул быстрый взгляд на украинца. Старик невесело усмехнулся, видя его замешательство. На портрете был тот же зеленоглазый мужчина, которого Фабель видел перед собой, только на четверть века моложе.
Однако, приглядевшись, Фабель заметил, что лепка лица хоть и одна, славянская, да и черты похожи, равно как и уникальные зеленые глаза, но мужчина на снимке другой – нижняя челюсть шире и мощнее, лоб чуть иной формы, другая линия волос…
Фабель откинулся на спинку стула и, с сочувствием глядя на старика, спросил:
– Ваша фамилия – Витренко?
Украинец кивнул.
Фабель еще раз вгляделся в лицо на фотографии.
– Ваш брат?
Украинец угрюмо мотнул головой:
– Нет. Мой сын. Я – отец Василя Витренко.
В большой комнате царила странная смесь возбуждения и усталости. Одних разбудили среди ночи и вызвали в управление. Другие, как Мария, Пауль и Анна, просто продолжали работать. У самого Фабеля был за плечами полный приключений день, и сейчас он держался на одном адреналине.
На доске висела увеличенная фотография Василя Витренко. Он смотрел на всех недобрым взглядом какого-нибудь восточноевропейского диктатора. Вокруг были полученные от его отца снимки кровавых деяний полковника.
Мария, которая с грехом пополам говорила по-русски, проявила чудеса упрямства и дозвонилась до дежурных полицейских чиновников в Одессе и Киеве. Она же собрала все доступные данные о Василе Витренко в компьютерных базах Европола и Интерпола.
Фабель у доски заканчивал пересказ того, что он узнал у старика украинца: как тот преследовал сына по горам и равнинам далекого Афганистана, что он нашел в сарае, как советское военное командование посмотрело сквозь пальцы на эти злодеяния и Витренко в итоге не за решетку сел, а вырос в эксперта по исламу и в авторитетного офицера украинского антитеррористического отряда «Беркут». Напоследок Фабель поведал о серийных убийствах в Киеве – по тому же шаблону, что и в Гамбурге.
– Итак, налицо четкая фигура главного подозреваемого, – сказал гаупткомиссар. – У нас достаточно информации, чтобы получить ордер на арест Василя Витренко. Однако у нас нет ни единой улики против него. И тогда мы, возможно, будем вынуждены выпустить его после допроса. Поэтому надо самым активным образом искать улики. Полковнику сорок пять лет. Отчаянно жестокий и бессердечный сукин сын. Впрочем, за убийства женщин в Киеве в тюрьму сел другой человек. И Василь Витренко вроде бы ни при чем, хотя его отец убежден, что именно он стоял за этими преступлениями. Так или иначе, киевский след нам вряд ли удастся как-то использовать. Однако мы теперь имеем возможный мотив для убийства двух из женщин: Урсула Кастнер и Ангелика Блюм обладали какой-то информацией о жульничестве с недвижимостью, в котором участвовали Айтели и их украинские дружки. Таким образом, это могло быть замаскированным заказным убийством. Мария, что у вас?
Мария Клее откашлялась – после долгих телефонных разговоров она слегка охрипла – и доложила:
– Я беседовала с киевской полицией, с людьми из «Беркута» и украинской службы безопасности. Разговор получился только с полицией. Остальные, как вы сами понимаете, сведениями делиться не торопятся. В Киеве считают, что в Гамбурге убийца-подражатель, потому что они уже поймали своего киевского серийного убийцу и преступления по этой схеме прекратились. Пойманного звали Владимир Герасименко. – Фамилию Мария прочитала по бумажке и по слогам. – Мелкий железнодорожный служащий с комплексом обойденности. Было три жертвы. Убийства и расчленение по одному шаблону, но Герасименко взял на себя только третье.
– А именно убийство журналистки? – спросил Фабель.
– Да. Убита в собственной квартире.
– Точно так же, как Ангелика Блюм… Есть возможность договориться, чтобы кто-нибудь из наших слетал на Украину и поговорил с этим Гера… как его?
– Герасименко, – помогла Мария. – Нет, тут нам не повезло. С 1997 по 2000 год на Украине был мораторий на смертную казнь. Но Герасименко «повезло» проскочить до введения моратория. Казнен в 96-м.
Фабель вздохнул.
– Что еще?
– Ради меня подняли с постели только одного чиновника министерства внутренних дел, но он смог мне кое-что рассказать. Отец полковника Витренко – Степан Витренко, на пенсии. Ушел из «Беркута» несколько лет назад. Похоже, выслеживание собственного сына – частная инициатива Степана Витренко, его личный крестовый поход. Однако то, что о его попытках найти сына знают в украинском МВД, где он давно не работает, говорит о многом. Значит, он имеет там тайную поддержку. Или даже его послали за сыном, не имея возможности действовать легально. То есть пошли опробованным путем: один раз отцу уже удалось выдернуть сына из Афганистана. Теперь он должен остановить преступную деятельность полковника Витренко в Германии. Но я уловила общий настрой на Украине: если полковник Витренко вернется на родину, его опять примут с распростертыми объятиями: он им нужен как специалист по борьбе с терроризмом. И официально ему сейчас вменяют в вину лишь то, что он, собственно говоря, дезертировал – не уволился, а просто исчез. Однако такой «пустяк», как дезертирство, ему, разумеется, охотно простят.
Фабель задумчиво потер щетину на подбородке.
– Если отец Витренко в частном крестовом походе, то как объяснить присутствие помощницы, которая отлично обращается с оружием и имеет офицерскую выправку?
– На основе добытой информации, – сказала Мария, – я догадываюсь, что это лейтенант Галина Онопенко, офицер киевской полиции.
– Уголовный розыск?
– Нет. Младшая сестра убитой журналистки. Она, очевидно, разделяет мнение старика, что именно полковник Витренко виновен в смерти ее сестры – он был или исполнителем убийства, или его вдохновителем. Галина Онопенко уволилась из полиции, когда следствие было закрыто и Герасименко признали единственным виновным.