– Вы утверждаете, что Клугманн убит полицейским или полицейскими? – спросила Мария Клее, опередив Фабеля, на губы которого просился тот же вопрос.
Фолькер пожал плечами:
– Кто именно стрелял – не знаю. Но кто-то из коллег его подставил и был как минимум косвенным виновником его гибели. Тот, кто его продал, вне сомнения, получил за это хорошее вознаграждение и мог даже лично убить Клугманна, лишь бы спрятать концы в воду и сберечь свою шкуру. Но вряд ли понадобилось пачкать собственные руки. Достаточно было сообщить банде Витренко, что Клугманн подставной, а уж украинцы сами подсуетились немедленно убрать его.
– Шеф, Ханзи… – тихо сказал Вернер Мейер за спиной Фабеля. Тот резко вскинулся.
– Проклятие! – сказал он. – Ты прав, Вернер. Мы допрашивали информатора в управлении полиции. И засветили его. Черт вас побери, Фолькер! Если бы мы знали о предателе в полиции раньше, мы бы не притащили сюда свидетеля, мы все сделали бы по-тихому… Нам и в голову не приходило, что привезти свидетеля в управление – все равно что смертный приговор ему подписать. – Фабель повернулся к Вернеру: – Найдите Ханзи и позаботьтесь о его безопасности.
– Будет сделано, шеф!
Вернер вскочил и вышел из кабинета. Мария пересела на его место, поближе к Фабелю.
– Значит, вы утаивали некоторые факты от меня потому, что боялись предателя в полиции? – спросил Фабель Фолькера.
Тот тяжело вздохнул.
– Я ничего от вас не утаивал… Если вы действительно считаете, что за изуверскими убийствами стоит Витренко, я готов сделать для вас все, что в моих силах. После гибели Клугманна у нас, честно говоря, пропала охота в какой-либо форме сотрудничать с Витренко… – Фолькер помолчал, затем неожиданно сказал: – Вы крепко не любите меня, да, Фабель?
– Я вас просто не знаю. Поэтому я не могу любить или не любить вас.
Фолькер хохотнул:
– Похоже, вы не ко мне плохо относитесь, а ко всему тому, что я представляю.
– Да, к вашей организации я не горю любовью.
– Любопытное у вас представление, Фабель! В ваших глазах наша разведка недалеко ушла от гестапо. Зато все гамбургские полицейские расхаживают в белых ризах – ангелы во плоти, последний оплот Добра и Чести!.. Позвольте сказать вам несколько отрезвляющих слов. Мне чертовски повезло, что я вообще родился. Если бы «святая гамбургская полиция» довела свое дело до конца, мой отец погиб бы в тюрьме Фульсбюттель. Он был социал-демократом и профсоюзным деятелем. Девятнадцатилетний идеалист. И вполне естественно, однажды ночью в его дверь постучали. За ним пришли не из СС или гестапо; его загребла ваша дражайшая гамбургская полиция. Он угодил в тюрьму Фульсбюттель, которая после войны была классифицирована как концлагерь Фульсбюттель. Что, забыли?
Фабель знал эту мрачную страницу в истории гамбургской полиции. После того как нацисты пришли к власти в марте 1933-го, именно в Гамбурге полиция ретиво взялась за ликвидацию коммунистов и социал-демократов. Уже в сентябре функция политического сыска перешла к СС, но за шесть месяцев того года гамбургская полиция успела печально отличиться и покрыть себя несмываемым позором…
– Ладно, – сказал Фабель, – вы правы. Хотя вряд ли сейчас уместно об этом говорить.
– Уместно! – воскликнул Фолькер. – Вы воображаете, что я пошел работать в БНД из каких-то корыстных побуждений. Чушь! Вы считаете себя защитником закона. А я служу в БНД, чтобы защищать высший закон страны – конституцию. Для меня демократия в Германии – высшая ценность, выстраданная всей нашей горестной историей… Вы знаете, Фабель, кто я по сути? Я пожарный. – Он кивнул в сторону окна. – Там на улицах бродят всякие придурки и неудачники, готовые поиграть со спичками: левые экстремисты, правые экстремисты, исламские фундаменталисты… И моя задача гасить искры, пока они не возгорелись в пламя!
– Ладно, ладно, – смутился Фабель, – извините, если я задел ваши чувства… Но факт остается фактом – вы утаивали важную для следствия информацию.
– Давайте покончим со взаимными упреками. Постараемся проявить взаимное уважение и не совать друг другу палки в колеса.
Фолькер позвонил секретарю и велел принести документы по делу Витренко. Когда папка оказалась на столе, Фолькер вынул из нее лишь один лист бумаги и протянул его Фабелю – таблицу с названиями фирм, датами и какими-то цифрами.
– И что это значит? – спросил Фабель, передавая листок Марии, которая тоже непонимающе покрутила его в руках.
– Здесь все, что нужно вашим коллегам из отдела корпоративных преступлений. Движение капиталов: кто, когда и сколько взял. Сведения получены легально – на основе судебного разрешения.
В списке, кроме знакомых Фабелю названий «Галиция трейдинг» и «Айтель импортинг», значились и другие.
– Этих данных достаточно, чтобы получить ордер на арест и обыск, – сказал Фолькер. – Если ваши коллеги копнут всерьез, им удастся припереть Айтеля к стене… Что касается Витренко, то тут я, честное слово, ничем помочь не могу. Я понятия не имею, где он сейчас. Однако мы знаем, как выйти на его людей. – Фолькер вынул из папки фотографии двух мужчин и положил их перед Фабелем. Типичные снимки телеобъективом, сделанные группой наблюдения с большого расстояния. Обоим мужчинам под пятьдесят. Один поджарый и скуластый, другой грузноватый. У обоих пугающе холодные глаза матерых вояк.
Фолькер ткнул пальцем в фотографию поджарого мужчины:
– Станислав Соловей. Именно он «уговорил» Юрия Варасова передать руководство банды новому пахану и уйти на покой. А второй – Вадим Редченко.
– Тот самый, с которым поддерживал связь Клугманн? – спросила Мария.
– Да. Возможно, именно он и застрелил Клугманна.
Фабель покачал головой.
– В этом я как раз сомневаюсь, – сказал он. – По словам Ханзи Крауса, убийцы говорили на безупречном немецком языке. И пистолет марки, которой пользуются украинские спецслужбы, брошен на месте преступления явно намеренно. Боюсь, нас хотели направить по ложному следу.
– Ладно, не будем спорить о том, убил Редченко Клугманна или нет. Про него я точно знаю лишь следующее: в Райнбеке он заправлял подпольной фармацевтической лабораторией, которая находилась на территории заброшенного завода. Месяц назад туда нагрянули ребята из нашего отдела по борьбе с наркотиками…
– Но никого там не застали, – сказала Мария. – Я правильно угадала?
– Да. В помещении лаборатории произошел взрыв именно в тот момент, когда наши ребята ее окружали. Советская мина воспламенила заранее приготовленные канистры с горючими материалами – все выгорело дотла. Ни единой улики! Очень профессиональная работа. После этого мы потеряли след Редченко. Он регулярно появляется в определенных местах, но всякий раз наши ребята теряют его – он мастер стряхивать хвост. Эти дьяволы прошли отличную школу, голыми руками их не возьмешь… – Фолькер устало откинулся на спинку кресла, положил ладони себе на затылок и продолжил: – Собственно, операция с участием Клугманна и Тины Крамер была затеяна для того, чтобы собрать побольше сведений о Витренко. Точнее, хоть какие-то сведения о Витренко, потому что нам о нем практически ничего не известно, кроме обрывков официальной информации и темных слухов в преступном мире. Я никогда не пытался ввести вас в заблуждение относительно наших конечных целей, герр Фабель. Я откровенно признаю, что мы намеревались предложить ему сделку: мы простим его прошлые мафиозные «подвиги», если он будет тесно сотрудничать с нашими и американскими антитеррористическими службами и, разумеется, прекратит преступную деятельность. Но трудно торговаться с человеком, когда не знаешь, где он находится, и когда против него нет никаких существенных улик. Впрочем, если Витренко замешан в убийстве трех женщин, то ни о каком полюбовном договоре с ним и речи быть не может… – Фолькер принял деловую позу, резко подался вперед и, глядя Фабелю прямо в глаза, спросил: – Надеюсь, теперь вы верите мне, герр Фабель?