— Не насмерть, — внесла ясность я. — Они заслужили.
— А то как же, — искренне согласился со мной тракторист. — Че, помочь, може, надо?
— Надо. Скажи, из этого Подберезья получится позвонить по межгороду?
— Ну… — задумался паренек. — Типа не знаю… Наверное, получится. С почты. Там все звонят.
— Отлично. К этой почте я смогу подойти незаметно? Чтобы не всполошить людей?
Тракторист снова надолго задумался. Я забеспокоилась, что мои каверзные вопросы вызовут у него воспаление мозга или апоплексический удар.
— Ну… — наконец вышел из транса он. — Можно, наверное. Но только, типа, ничего не получится. Там рядом магазин… Не-э-э, не получится.
— Где еще есть телефоны? — продолжала безжалостно издеваться над своим собеседником я.
— В конторе. Наверное, у участкового. Може, в больничке. Где еще-то?.. — искренне стремясь мне помочь, он весь напрягся, даже немного вспотел. Залез грязным пальцем в ноздрю, и, наверное, это нехитрое воздействие на подкорку мозга породило великолепный по своей актуальности вопрос: — А те че, позвонить что ли надо?
Джамал ухмыльнулся и покачал головой. Я пропустила супервопрос мимо ушей.
— Сколько до Подберезья?
— Четыре километра. Через лес если. По короткой. А по дороге все шесть.
— Шесть, говоришь? Хорошо. Отвезешь нас туда.
— Да вы че?.. — перепугался парень. — Да мне же яйца открутят! Бригадир, блин…
Я достала ПМ.
— Теперь не открутят. Скажешь — заставили. За сколько доедем?
— За полчаса. — Тракторист вспотел еще больше. На этот раз уже не от умственного напряжения. До него наконец дошло, что приключение переросло в неприятность. — Ладно, поехали. Вы потом-то меня отпустите?
— А куда нам тебя девать? Не с собой же тащить? Не убивать же? Чего бы там мусора не болтали, но мы не убийцы, — успокоила я его и повернулась к Джамалу. — Иди сюда, дарагой, лезь в кабину. — И, дождавшись, когда тот снимет рюкзак и устроится на сиденье, взгромоздилась к нему на колени и захлопнула грязную дверцу.
— Вот ведь жопа… — вздохнул паренек и рассмеялся: — Говорила мне мамка: «Не водись с городскими. Нае…т». — Он подергал за рычаги, и бульдозер лихо развернулся на месте. — А я ее не послушал… На бутылку-то хоть дадите?
— Обязательно, — пообещала я и осторожно потрогала блестящий рычаг. — А ты дашь порулить?
Подберезье было довольно большим селом с несколькими трехэтажными многоквартирными домами в центре. Там же вокруг единственной здесь заасфальтированной площадки сбились в кучу два магазина, здание сельской администрации, памятник космонавту, выходцу из какой-то соседней деревни, и изба с вывеской «Почта — Аптека». Возле избы, словно курортники на пляже в Анапе, валялись в пыли несколько полудохлых собак, а у входа в один из магазинов на пустых овощных ящиках расселись живописнейшие старухи в телогрейках и цветастых платках.
— Подъезжай к почте валютную, — приказала я Гене (именно так представился наш бульдлзирист, когда мы знакомились по пути). — Так, чтобы бабки не видели, что я выхожу из кабины.
— Нельзя. — Он картинно развел руки. — На асфальт мне нельзя. Испорчу траками.
— О дурдом! — простонала я. — Подъезжай, я сказала! Насрать, что испортишь! Потом скажешь, что я собиралась тебя пристрелить.
Гена ядовито хихикнул, и бульдозер, рявкнув, смело вкатил на драгоценный асфальт. Бабки не обратили на нас никакого внимания. Собаки тоже. Из магазина вышли две молодые женщины, начали пристраивать на багажники велосипедов сумки с продуктами. Одна из них проводила нас взглядом, но я не боялась, что она сможет разглядеть мое лицо через заляпанные грязью стекла.
— И чего дальше? — Гена подогнал бульдозер к избе и выжидательно уставился на меня.
— Дальше жди, пока не вернусь.
— А я, уж извини, посторожу тебя, — добавил Джамал и протянул мне мятую сторублевую бумажку. — Удачи, Марина.
— Угу… Спасибо. — Я распахнула дверцу и выскользнула из кабины.
И сразу в глаза мне бросилась моя физиономия, плохо отксеренная на дешевой бумажке под ярким заголовком «Внимание! Розыск!». И чисто по-русски никакого вознаграждения за меня не обещано. Даже обидно!
Бумажка была намертво прилеплена к входной двери на почту и основательно перемазана по углам желтым клеем. Я не пожалела нескольких драгоценных секунд и внимательно прочитала свое описание, напечатанное под фотографией. Возраст 20–22 года. (Да, на столько и выгляжу.) Рост 165–170. (Согласна.) Телосложение худощавое, спортивное. (Хм, спасибо, конечно.) Волосы средней длины, темно-русые. (Это как, интересно? Писали бы: «Рыжие».) Глаза голубые. (Я бы еще добавила, что бездонные, как весеннее небо.) Лицо густо покрыто веснушками. (О Господи! Враки! Нет ни единой! И что за идиот это придумал?) Так, дальше… Могу быть одета в светло-коричневый спортивный костюм и белые кожаные кроссовки… Имею при себе огнестрельное оружие… Владею приемами рукопашного боя… При задержании могу оказать сопротивление… М-да, подробнее не придумаешь. Если, конечно, не указывать объем груди и менструальный цикл.
Я оторвала взгляд от бумажки, подумала, а не сорвать ли ее на память, но решила с этим повременить и отправилась делать звонок.
«Почта — Аптека» занимала светлую просторную горницу со скрипучим дощатым полом и гирляндами липучек от мух. При этом маленький аптечный прилавок — только пустой прилавок, без пилюль, микстур и провизора, — приткнулся к простенку между дверью и круглой печкой-голландкой, а почта вольготно расположилась в красном углу. Там заправляла кругломордая мисс Подберезье с ярко накрашенными губами и сверхкороткой тифозной прической. Между аптекой и почтой были устроены две кабинки для телефонных переговоров, притом на одной из них висела табличка «Ремонт», а внутри были свалены какие-то деревяшки.
Здесь тоже не обошлось без бабулек — они в количестве трех человек скромно сидели вдоль стеночки на единственной скамейке для посетителей. Оживленно обсуждали какую-то (или какого-то) Феньку, охали и сокрушенно качали повязанными платочками головами. Рядом с бабулями, оперевшись спиной на оклеенную обоями стену, стоял мужик средних лет, наряженный в тщательно отутюженные брюки, белую рубашку и пятнистый красно-коричневый галстук. Стоило мне войти, как он тут же раздел меня взглядом и убрал внутрь круглый пивной животик. Моментально сократил объем талии примерно в два раза! Бедный, и чего ему это, наверное, стоило!
— Здравствуйте, — скромненько пискнула я и поспешила к массивной почтовой стойке, из-за которой на меня ревниво уставилась стриженая девка.
— Здравствуй, — хором пропели бабульки.
— Здорово, — пробасил сокращенный в объеме мужик, и я спиной ощутила на себе его влажный взгляд.
«И как же скоро меня здесь вычислят? — размышляла я, дожидаясь, когда почтальонша оторвется от конвертиков и открыток и обратит на меня начальственный взор. — В своих бурых спортивных штанах, в белых кроссовках и с ростом 170 я здесь, как прыщ на носу президента. Не захочешь, да обратишь внимание. А дальше… Черт его знает! Скорее всего, придется пугать обывателей пистолетом, пока не дозвонюсь до диспетчера».
Автоматической связью здесь даже не пахло. Мне пришлось заполнить бланк заказа, занести в него номер секретного телефона, количество минут разговора и свои анкетные данные. Особо не утруждаясь, я обозвала себя Смирновой Эсфирь Самуиловной, и, прочитав это, почтальонша оглушительно хрюкнула.
— В течение получаса заказ, — пропела она, и я скромненько притулилась в уголке поближе к аптеке.
Никто пока не обратил на меня никакого внимания. Бабульки шушукались между собой, мужик в белой рубашке продолжал бороться со своим животом, а стриженая красавица звонко пела в телефонную трубку:
— Настя! Настя! Прими Ленинград!.. Срочную!.. Кто подойдет!.. Срочную, я сказала!.. Ленингра-а-ад!!!
— А кто у вас в Ленинграде? — Мужичок оперативно переместился по стеночке и, состроив на роже любезнейшую улыбочку, начал подкатывать ко мне яйца. — Знаете, у меня там сестра. А у вас? Любимый, наверное?