Должно быть, ко мне в один прекрасный момент пришло второе дыхание. Где-то я отыскала скудный резерв силенок, и мне его хватило на то, чтобы в последний раз изогнугься и каким-то немыслимым образом просунуть ступню правой ноги под поручень. Кажется, было больно. Кажется, было до ужаса неудобно. Не помню. Ничего не помню… Но я смогла на какое-то время расслабить руки, дать им короткую передышку. Потом, жадно прижимаясь к спасительной железяке, поднялась по ней еще выше. И вовремя. Правую ногу уже начало сводить судорогой. Но я могла уже распрямить ее. Могла вообще не висеть больше в позе медвежонка коалы, насилуя несчастный поручень, а стоять нормально, по-человечески, распределив нагрузку по всему телу. Так, иногда меняя ноги, я была готова ехать ни один час. Правда, меня быстро заметили бы какие-нибудь железнодорожники или местные жители. А поэтому надо срочно перебираться в тамбур.
И до него всего ничего. По сравнению с тем, что проделала только что, полметра до тамбура покажутся мне отпуском в Сан-Тропезе после зимовки на Северном полюсе. Их преодолеет и паралитик. Тем более я. Вот только отдохну еще хоть немного.
Я ехала в обнимку с поручнем, как трамвайный «заяц» пятидесятых годов на «колбасе», еще десять минут — засекла по часам, не поленилась, — не в состоянии заставить себя проделать последний шаг до надежного тамбура. Все откладывала и откладывала до тех пор, пока впереди по курсу не показались белые крыши домов и луковка невысокой церквушки. Населенный пункт. Там меня вполне могли заметить вездесущие сельские жители. Удивиться. И наябедничать ментам. Я этого не хотела. И — делать нечего — срочно отправилась в тамбур. Снова повисла на поручне на одних только руках, высвободила ногу и оперла ее о какой-то смехотворный выступ на стенке вагона. Перенесла левую руку и, крепко вцепившись во что-то не очень удобное, но прочное, провела так несколько секунд в позе распятого Иисуса.
А село стремительно приближалось. Плотно прижавшись щекой к шершавым доскам, которыми был обшит вагон, и выкатив набок глаза, я наблюдала, как надвигаются на меня церквушка и избы, асфальтированная дорога и — о черт! — переезд. И несколько легковых машин, терпеливо дожидающихся, когда же проедет мой поезд. Вот сейчас-то из них и разглядят мою задницу. А уже через считанные секунды менты будут знать, что пока они сбиваются с ног, я беспечно катаюсь на товарняке.
Я сконцентрировалась, перенесла всю нагрузку на левые руку и ногу и, выпустив спасительный поручень, резко бросила тело к тамбуру. Изогнулась, как кошка, одновременно шарахнулась обо что-то и плечом, и коленом, взвизгнула и через мгновение каким-то чудом оказалась на грязном полу тамбура. Хранил все же меня, непутевую, Бог. Видимо, сознавая, что допустил промашку и позволил мне влезть в смертельные приключения, которых я не хотела видеть и близко.
Мимо пронесся переезд, и потянулись расцвеченные сиренью палисадники и лысые, еще не набравшие силу огороды. На полосе отчуждения вдоль железной дороги каждые пятьдесят метров было привязано по козе. Куда-то катил новенький красный автобус. Стайка детишек возилась в огромной куче песка. Беззаботная тишь российской глубинки. Яркая лубочная картинка… Ко всему прочему, по сравнению с Шлицами и Подберезьем это село могло похвастаться более разнообразной палитрой — кроме желтой, при окраске домов здесь применялись голубая и салатная краски.
«Возможно, — пришла мне в голову мысль, — в Пялицах, будь он прокляты, существует постановление администрации красить дома только охрой. А сейчас я в другом районе. А может, и области… Нет, из области я выехать еще не могла. Интересно, и что это за село?»
Я попыталась представить карту, которую внимательно изучала дома у азербайджанцев, но ничего не получилось. Даже если бы я ее помнила, то привязать ее к местности было бы очень непросто. Я лишь примерно представляла, где нахожусь, — где-то в ста километрах к северу от Пялиц. А, разрабатывая вчера маршруты отхода, оказаться так далеко, к тому же к северу, я не планировала и даже не зафиксировала в памяти железнодорожную ветку, по которой еду сейчас. И куда, интересно? Хорошо бы, подальше. Как можно дальше от этой проклятой области! Как можно дальше от этой страны недоразвитых бизнесменов и заплывших жиром чиновников. Куда-нибудь на острова Тонга к местным аборигенам. Как жаль, что туда не проложены рельсы.
На самохинском «Ориенте» было пять часов вечера, когда село, оказавшееся довольно большим, осталось позади. Вдоль железной дороги потянулись снегозащитные лесополосы, за которыми уносились в бескрайние дали скучные пустые поля. Небо, столь голубое и безмятежное утром, затянули низкие облака, и начал накрапывать мелкий дождик. Мне сразу вспомнился Джамал, который где-то услышал, что сегодня ожидается двадцать градусов и без осадков. Обманули его — быть сегодня осадкам. И быть продолжению неприятностей. Я слышала их приторный запах совсем рядом с собой. Скоро они вылезут из своих укрытий и снова примутся за меня.
Интересно, как там Джамал и Алена? Все еще играют с ментами в пятнашки? Или их уже взяли? Прошло двадцать минут с того момента, как мы расстались у переезда. Времени вполне достаточно не только на то, чтобы догнать на джипе «семерку» с двумя беглецами и прижать ее к обочине, но и на то, чтобы позадавать ее пассажирам вопросы. И первый, конечно же — куда делась я? Даже если Джамал промолчит, Лене нет никакого резона строить из себя героиню-подпольщицу. Она тут же доложит ментам, что я собиралась вскочить на поезд. И, конечно, добавит, что не заметила, удалось мне это или нет.
А дальше? Что должно произойти после того, как менты выслушают эту историю? И удивленно разведут руками…
Я удобнее устроилась на полу, оперевшись спиной о лицевую стенку вагона, сняла кроссовки и помассировала избитые пальцы ног. Порадовалась тому, что обошлось простыми ушибами без переломов и содранной кожи и, прикурив сигарету, продолжила прикидывать действия ментов в обозримом будущем.
…Итак, они разведут руками и, конечно же, не поверят тому, что я могла уцепиться за поезд, несущийся на скорости в полсотни километров в час. Не надо их за это винить. Никто, находясь в здравом уме, не поверил бы в это. И поэтому точкой отсчета новой облавы на меня послужит переезд, где я, по мнению облажавшихся стражей порядка, переждала в кустах, пока они не проедут мимо, и побежала прятаться в лес.
Впрочем, надо отдать ментам должное, они не привыкли брать в разработку лишь одну версию. А поэтому все же проверят возможность того, что я ухитрилась взгромоздиться на товарняк. Каким бы им это не казалось невероятным, но они проверят. Вот только когда это сделают? Сколько времени я еще могу кататься на поезде?
Если исходить из того, что ментам уже известно, что я выскочила из «семерки» около переезда и они приняли — естественно, не за основу, но как имеющую слабые шансы на жизнь — версию, что я уехала по железной дороге, то у меня в запасе где-то около часа. Этого времени Терехину и компании хватит на то, чтобы решить организационные вопросы с железнодорожным начальством и подтянуть силы в то место, где можно остановить состав и проверить, а не прячусь ли я где-нибудь в собачьем ящике или на крыше.
Итак, час… Или меньше? Нет, навряд ли. Но все равно лучше перестраховаться и соскакивать на бренную землю не позже, чем через сорок минут. Или раньше, если вдруг, подвернется такая возможность, и поезд замедлит ход. Хорошо бы, он застрял на каком-нибудь семафоре, и мне не пришлось бы опять заниматься эквилибристикой и изображать из себя каскадершу, прыгая под откос.
Я еще раз посмотрела на часы, наметила время — без пятнадцати шесть, — не позднее которого я должна сойти с поезда, и, прикурив еще одну сигарету, начала с тоской обозревать серые пустые поля, не спеша проплывающие мимо меня.
Сплошные поля… Правда, порой разнообразие в пейзаж вносили редкие рощицы и маленькие деревушки. Иногда под вагоном проносились узкие, но еще по-весеннему полноводные речки. Кривыми, словно вычерченными от руки пьяным картографом, перпендикулярами к железной дороге были проложены разбитые, украшенные лужами, грунтовки. И ни единой машины на них. Ни единого человека вокруг. Как в фантастическом фильме про третью мировую войну. Только низкие тучи и дождь, с каждой минутой набирающий силу. Придется мне под ним сегодня помокнуть, черт побери. Спасибо, Лейлочка, за старую куртку. Что бы я без нее делала?