Но он объявился во всей своей ничтожной красе. Вернее, сначала, пригнувшись, в дверь прошмыгнула «тридцать шестая» с объемистым пакетом в руках, а уже следом за ней торжественно прошествовал «хозяин». На нем был черный халат, вышитый какими-то кабалистическими знаками, — еще одна дешевая декорация, — а в руке он держал мой пистолет.
Девочка по-прежнему была наряжена в несуразную комбинацию с искусственным мехом. Волосы тщательно расчесаны, на лице заметны следы косметики. Глаза, как и утром, наполнены страхом. «Тридцать шестая» боялась даже взглянуть в мою сторону.
Зато карлик, прикрыв за собой дверь, сразу направился к клетке.
— Ну? — квакнул он и жизнерадостно уставился на меня.
— Чего «ну»?
— Как почивала?
Хреново. Снились всякие гадости. И затекли руки. Но вдаваться в подробности я была не намерена.
— Хорошо. Спасибо. Я хочу пить.
— До суда никакой воды, — отрезал карлик и облизал бесцветные губы.
— А когда этот… суд?
— Сейчас и начнется. Сперва разберусь с тридцать шестой. Потом ты. — Он отвернулся от меня и тоненько гаркнул: — Чего расселась?! Быстро!!! Непослушная гадина! Будет порка тебе сегодня!
Девочка, только присевшая на краешек огромной кровати, испуганно подскочила и начала суетливо вытряхивать из пакета всевозможную мишуру. Я даже привстала, чтобы внимательнее разглядеть, что же. Большая пластиковая бутыль из-под лимонада, несколько свечей, какие-то тюбики, какие-то сверточки. Потом карлик скинул домашние тапочки, неуклюже, словно плюшевый мишка из мультика, влез на кровать и заслонил мне обзор.
— Это все в шкаф, — распорядился он и занялся установкой декораций.
В каждом углу кровати закрепил по две свечи, потом добежал до шифоньера, достал оттуда дешевый китайский магнитофончик и включил его в сеть. Комната наполнилась негромкими дребезжащими звуками готик-металла, и я подумала, что старинные патефоны звучат не в пример качественнее. Если «хозяин» хочет создать соответствующий антураж, то ему не мешало бы обзавестись музыкальным центром.
А карлик уже успел зажечь свечи и, выскочив за дверь, выключил свет. Комната погрузилась в полумрак. Лишь восемь свечей своим неверным мерцанием выхватывали из темноты кровать — сценическую площадку предстоящего шоу. В их свете зловеще искрились блестящие никелированные цепи, подвешенные к стене. И черное плюшевое покрывало казалось бездонной дырой, куда достаточно лишь неосторожно ступить, чтобы провалиться во что-то неведомое и ужасное.
Неожиданно для себя я обнаружила, что все это угнетает меня, давит на психику, заставляет не то что бояться, но трепетать в предвкушении того, что сейчас в этой зловещей торжественной атмосфере произойдет нечто ужасное и интересное. Стоило погаснуть свету, как даже магнитофон зазвучал по-иному… Я зажмурилась, попыталась стряхнуть с себя это сатанинское наваждение. Но оно не проходило. Спина покрылась мурашками.
«Хозяин» достал из шифоньера короткую плетку, громко щелкнул ею, как дрессировщик на цирковой арене. И так же, как животные после щелчка бича разбегаются по своим тумбам, так и «тридцать шестая» поспешила юркнуть на кровать и замерла там, поджав под себя ноги и испуганно глядя на своего «повелителя» в ожидании распоряжений. А я снова встала с топчана и подошла вплотную к сетке, чтобы не пропустить ни единого кадра из этого сумасшедшего фильма.
— Итак, тварь, — громко проскрипел карлик, — подводим итоги за четыре последних дня. Ты знаешь, в чем провинилась?.. Отвечай, мразь!
— Да, хозяин, — чуть слышно пискнула девочка, и я поразилась, обнаружив, что она умеет разговаривать.
Почему-то подспудно я была уверена в том, что «тридцать, шестая» не более чем одичавший забитый зверек, давно утративший все человеческое. А это, оказывается, вовсе не так. Уже легче.
— Не слышу! — взвизгнул карлик.
— Да, хозяин, — уже громче ответила девочка. Голосок у нее был мелодичным и звонким. В черных прямых волосах играли блики свечей.
— В чем провинилась? — Карлик опять громко щелкнул своим совсем не бутафорским бичом, и я даже вздрогнула. — В чем провинилась?!!
— Ну… Я плохо убиралась в квартире. Медленно…
— Так. Что еще?
— Плохо стирала. Плохо гладила. Плохо… Я не знаю. Я все делаю плохо, хозяин. Простите меня. Пожалуйста, простите меня!
Последнюю фразу «тридцать шестая» прокричала почти на надрыве, и карлик довольно хмыкнул. Скорее всего, весь этот диалог был записан в сценарии, который составлял лично он. Не проявляя при этом особой изобретательности. И особых талантов. Хотя отсутствие оных заметно только со стороны. А спектакль всегда игрался без зрителей. Сегодня первый выход труппы на публику. Надеюсь, что и последний. Как индейца в «Страну вечной охоты», «публика» скоро отправит «хозяина» в «Страну вечного секса». А девочку… Увы, ей, похоже, прямая дорога в психушку…
— Та-а-ак… — проскрипел карлик. — Не благодарная гадина. Кормлю ее, забочусь о ней, — он, словно ища поддержки, бросил на меня взгляд и, продолжая бухтеть на ходу, направился к шифоньеру. — У меня все помыслы только о том, чтоб эта дрянь не знала ни в чем отказу. Только и думаю, чем бы еще таким порадовать иждивенку… — Карлик извлек из шкафа настоящий танкистский шлем и ловко напялил его на свою круглую голову. Я даже хрюкнула, с трудом сдерживая более громкий смешок. — …Неблагодарную. Не-э-эт, не понимает она ничего. Терпеть не может своего благодетеля.
— Я люблю вас, хозяин, — неуверенно про декламировала девочка.
— Не верю!
— Люблю-у-у…
— Ха! — гаркнул карлик и быстренько подбежал к клетке. — Ты ей веришь, Матильда? — спросил он у меня, и я поспешила ответить как можно серьезнее:
— Конечно. Зачем же ей врать?
— Зачем? Она врет постоянно. Она не может без этого. — Карлик снова переместился к шкафу, еще раз щелкнул своим бичом и вцепился в пластиковую бутыль — ту, что была в пакете, который притащила в комнату «тридцать шестая».
Он отвинтил крышечку, жадно хлебнул из горлышка и скривился так, будто в бутыли был, по меньшей мере, неразбавленный спирт. А я попыталась решить, хорошо это или плохо, что «хозяин», кроме того, что со съехавшей крышей, еще и алкаш.
Карлик тем временем отложил в сторону бутылку и достал из шифоньера нечто, напоминающее конскую сбрую. Этакое сооружение из черных ремней с множеством заклепок, крючков и цепочек. Все это весело звенело и имело вид рождественской елочки. Вот только казалось совсем не таким безобидным, как елочка.
«Хозяин» взгромоздился на кровать, чуть не запутавшись в своем длинном халате, и протянул сбрую «тридцать шестой». Девочка испуганно сжалась и взяла эти свернутые в комок ремни так, будто это был клубок змей.
— Та-а-ак… Я вижу, ты не намерена даже просить у меня прощения…
— Хозя-а-аин! Простите меня! — «Тридцать шестая» поспешно встала на четвереньки и ткнулась лицом в ноги своего «благодетеля». — Прости-ы-ыти-ы-ы!
— Ва-а! — довольно квакнул карлик и легонько стукнул девочку по спине ручкой плетки. — Ну будет, будет. Сперва безобразит, издевается, а потом… — Он обернулся к клетке и блеснул белками глаз в свете свечей. Вздохнул устало и пожаловался, совсем как заботливый папочка: — Ишь озорунья! Эх, непутевая! И шо с ее вырастит, с попрыгуньи-то непослушной? И как же ее воспитывать? Поро-о-оть! Тока пороть! Не так шобы очень, но лигу-рярно… Правда, Матильда?
«Хозяин» милостиво предлагал мне принять участие в шоу. Словно в некоем продвинутом авангардистском спектакле, где актеры напрямую общаются с публикой, вовлекая ее в театральное действо. И что я должна отвечать?
— Конечно. — Имело смысл ему подыграть, потому что пытаться убедить дурака в чем-либо, о чем он не хочет и слышать, — пустое занятие. Все равно «тридцать шестой» не избежать сегодня бича. Остается надеяться на то, что издевательство будет не долгим и не слишком жестоким. И на то, что девочка уже давно привыкла к подобному и перенесет все спокойно. Хотя как можно привыкнуть? Как можно переносить такое спокойно? — Конечно, вы правы, хозяин, — повторила я. — Надо пороть, но только не сильно. Не плеткой. Ладошкой по попе. Отшлепать. Как вам такое?