Сервитор начал печатать, маленькие клавиши застучали по бумаге, бумаге, продвигающейся под валиком с мягким треском. Эдур открыл досье, расправил первую страницу рукой и зачитал послужной список Гаунта, который был так же надлежащим образом записан сервитором.
— Вы можете подтвердить эти детали? — спросил он.
— Я их подтверждаю, — ответил Гаунт.
Эдур кивнул. — Вы – командующий офицер Танитского Первого?
— Это верно.
— Пост, который вы занимаете двенадцать лет?
— Верно, за исключением небольшого периода около пяти лет назад. — Эдур перевернул пару страниц. — Это было во время... ах... миссии проникновения на Гереон?
— Да.
— И эта миссия была?
— Миссией по обеспечению безопасности.
Эдур поднял взгляд на Гаунта и улыбнулся, как будто ожидал большего.
— И секретной, — сказал Гаунт.
Эдур надул губы и поднял брови. — Ваше командование было восстановлено по возвращении?
— Все было не совсем так гладко, но да.
— Вы – полковник-комиссар?
— Да.
— Двойное звание. Это необычно.
— Что есть, то есть.
Эдур снова одарил Гаунта веселым взглядом. — Вы проходили курс Продвинутые Техники и Методологии Допроса Комиссариата?
— Это один из ваших вопросов? — спросил Гаунт.
Эдур покачал головой, все еще развеселенный чем-то. — Нет, я просто подумал спросить. Я видел меньше уклонений в сражении на мечах. — Он снова посмотрел в досье и перевернул страницу.
— Танитский Первый был отведен с передовой два года назад?
— Да.
— И вы приехали сюда, на Балгаут, для пополнения запасов и переподготовки?
— Да.
— Вы здесь уже год?
— Да.
— И каким вы находите это место?
— Скучным, — сказал Гаунт.
— Почему?
— Люди продолжают говорить мне вещи, которые я уже знаю.
Эдур засмеялся. — Я просто спрашиваю то, что они просили меня спрашивать, Гаунт. Это боль в заднице, я знаю.
— Тогда, давайте перейдем к части, где вы мне говорите, почему они сказали вам задавать мне эти вопросы. — Эдур кивнул. — Перейдем. Вы здесь уже год? Да, мы это установили. Было что-нибудь странное, о чем есть доложить, за это время?
Гаунт откинулся назад. — Какого сорта странное?
Эдур пожал плечами. — Странные просьбы? Странные контакты? Кто-нибудь следит за вами или шляется около Аарлема?
Гаунт помотал головой.
— Отметить мотание головой, — сказал Эдур сервитору. — Значит, совсем ничего странного? Особенно за последний месяц?
— Нет, — сказал Гаунт. — Так или иначе, в Танитском Первом целая куча странного, но ничего такого, что было бы мне неизвестно.
Эдур снова надул губы и кивнул. — Хорошо, Гаунт, вот для чего это все. У нас тут заключенный. Значительная поимка, очень важная. Ходят разговоры, что его нужно просто казнить, но Секция думает, что есть потенциально высокое значение его информации, поэтому они держат его в живых. Он внизу.
— Как это связано со мной?
— Нам нужно забраться ему в голову, и выяснить, что у него есть.
— Это я понял, — сказал Гаунт, — но спрошу опять, как это связано со мной?
— Заключенный ясно понимает, что оставшаяся часть его жизни и относительное качество этой жизни будут зависеть от того, как он откажется от своих секретов. Он понимает, что будет ликвидирован в тот момент, когда мы почувствуем, что он истощил свою полезность.
— Значит, он не говорит?
— Нет, не говорит, — сказал Эдур.
— Вы вызвали меня сюда только для того, чтобы я посоветовал вам методы убеждения?
— Нет, — ответил Эдур. — Достаточно забавно, но мы уже подумали об этом. Он совершенно невосприимчив к боли. Мы подумали, что можем попробовать другой подход. Предложить ему кое-что, что он хочет, в обмен на его подчинение.
— Ясно. Рискую прозвучать как вокс, поставленный на повтор, но, как это связано со мной?
— Полностью, Гаунт, — сказал Эдур. — Ему нужны вы.
VII. ЗАКЛЮЧЕННЫЙ Б
Бронированный лифт опустил их на тюремный уровень. Тюремная зона, строго охраняемая, была отделана белой каменной плиткой, и ощущалась больше, как хирургическое отделение в медицинском учреждении, чем тюрьма. Эдур отвел Гаунта в комнату наблюдения, которая выходила в простую тюремную камеру сквозь темное одностороннее зеркало.
Когда санкционированные мучители, их холщовые капюшоны были в настоящее время заправлены за ремни, привели заключенного в камеру, фосфорные лампы замерцали, и омыли камеру болезненным зеленым светом. Палачи, крепкие мужчины с жестокими лицами, приковали заключенного к единственному стулу, прикрученному к полу в центре камеры.