Богатая фантазия садиста подсказала Гиммлеру план «возмещения» деторождения. Он запроектировал создание 100 лагерей по 1.000 девушек в каждом; в эти лагери Гиммлер намерен допускать лишь девушек вполне арийских кровей, безукоризненных по расе. С целью их оплодотворения Гиммлер считает необходимым направить в лагери соответствующее количество столь же ценных в расовом отношении юношей-германцев и тем обеспечить пополнение 100 тысяч арийцев ежегодно.
В оккупированных Германией областях, где полиция подчинена Гиммлеру, по инициативе гестапо устраиваются облавы на девушек и женщин, которые, по изнасиловании их охранниками, направляются в дома терпимости, предназначенные для солдат. Такие дома терпимости в изобилии созданы в Польше, в Чехии, в Сербии; богатое «пополнение» получили старые дома терпимости оккупированной Франции. Господа Лавали, Дорио, Дарланы оказались в роли не только лакеев, но и поставщиков живого товара для германского фашизма.
Гиммлер получает от этого богатую мзду. Подобно другим руководителям «наци», он не упускает того, что само плывет в руки. От пыток можно откупиться, зная ход к палачу; Гиммлер берет взятки от жен арестованных и заключенных, от их родных в Германии и за границей. Через своих представителей в Португалии, Аргентине, Швейцарии, Мексике, Японии Гиммлер организовал торговлю людьми, и за плату, вносимую в иностранной валюте на имя своих агентов, гестапо отпускает людей, попавших в его руки. Этот «частный доход» министра полиции принес ему миллионы. Предприятие достойно палача и изверга Гиммлера, достойно и режима, его породившего.
Бела Иллеш
Зверь
— Вот скамейка, присядем на несколько минут.
— Ты устал?
— Не особенно. Но когда я вижу этих невероятно обнищавших, голодных, бедных бельгийцев, я чувствую себя так, будто сам голодаю два года и словно меня месяцами лишают сна.
Длинная скамейка, на которую мы присели, находилась в прекрасном, хотя и запущенном парке, в самом сердце старинного, оккупированного немцами бельгийского города Гента.
Мы оба: венгерский полковой врач Шимаи и я, прикомандированный к нему вольноопределяющийся, — чувствовали себя в Генте очень скверно. Побежденные бельгийцы смотрели на наших «союзников» — германских офицеров и солдат — с недоверием и ненавистью. Да мы и сами презирали германское офицерье: они проявляли свое «геройство» в тылу тем, что издевались над беззащитным населением.
На скамейке под цветущей лиловой акацией мы просидели довольно долго, но отдохнуть не смогли. Перед нами беспрерывно проходили закутанные в лохмотья женщины и дети с высохшими от лишений лицами, шатающиеся от голода старики... а за ними самоуверенные, спесивые «завоеватели». Вдруг до нас донеслись звуки военного оркестра, и перед нами прошла рота прусских кирасир. Я зажмурился, чтобы не видеть их, и раскрыл глаза, когда музыка и мерный топот удалились. В это время к нам подсел германский офицер авиации. Мы отдали ему по уставу честь, но он ответил нам поднятием хлыста. Ведь мы были «только венгерцами», и он, повидимому, не считал нас полноценными людьми.
Германский офицер был высокий молодой блондин с сероголубыми глазами. Его можно было бы счесть красивым, если бы не две глубоких, доходящих до подбородка морщины около рта, искажавших его лицо, и какое-то неестественное, отталкивающее подобие улыбки. Эта улыбка сразу же выдавала в нем садиста.
На шее у него красовался высший немецкий военный орден «За доблесть». Вильгельм II награждал этим орденом офицеров, выдвигавшихся военной пропагандой в качестве «неустрашимых героев», якобы единолично уничтожавших целые соединения врага.
Из молодых офицеров этим орденом было награждено только несколько пилотов. Имена их по военным сводкам знали все читатели газет Центральной Европы.
Пока Шимаи и я пытались отгадать, кто из «великих летчиков» подсел к нам, наш «герой» развлекался тем, что принимался свистеть, едва мимо проходила молодая женщина. Он свистел так, как обычно свистят, когда зовут собак, и показывал кусок сыру, словно в самом деле собирался приманить собаку. И когда испуганные женщины стремглав бросались от него прочь, наш «герой» отвратительно хохотал.