– Скоро тут будет, – наконец сказал он, кладя трубку на рычаги аппарата.
– Ты хоть портянки надень, когда командир приедет.
Страж уселся и, торопясь, принялся заматывать портянки. Сунул ноги в сапоги. На лице его изобразилось удовольствие: как приятно надеть теплое и сухое, когда на улице мокро и холодно!
Рублев, не найдя стула, присел на выкрашенный голубой краской подоконник и достал пачку сигарет.
– Куришь?
– Да.
– Давно?
– Как в армию пошел.
– Небось, еще и в школе пробовал? – просто так поинтересовался Рублев, протягивая пачку с выдвинутой сигаретой.
Парень принял угощение и закурил, затягиваясь глубоко, подолгу задерживая дым, словно боялся, чтобы ни один глоток его не пропал даром.
– Нет, в школе не пробовал, – солдат, стараясь, чтобы Комбат не заметил, убрал со стола пачку дешевых сигарет.
– Армия – она не только курить тебя научит, правда?
На дороге показался командирский «уазик».
Он мчался на скорости около ста километров в час. Ощущение скорости подчеркивала длинная антенна, почти вплотную прижавшаяся к брезентовому тенту.
– А вот и полковник.
Брагин, широкоплечий, всего на полголовы ниже Комбата, вошел в помещение КПП, испытующе глядя на гостя. Он даже не взглянул на солдата, пытавшегося по полной форме доложить ему, а лишь махнул рукой и бросил:
– Отставить.
– Товарищ полковник…
– Я сказал, отставить. Наслышан, наслышан, – улыбнулся он, глядя на Комбата. – А затем протянул руку:
– Брагин.
– Рублев.
Мужчины обменялись рукопожатиями, при этом каждый из них словно пытался доказать другому, что его рука сильнее.
«Небось, Бахрушин наговорил про меня с три короба, – подумал Комбат, – теперь отдуваться придется».
Взяв половинку пропуска, Рублев пошел следом за полковником. Тот уже устроился в машине, когда на заднем сиденье оказался и Рублев.
Брагин торопливо захлопнул дверку, чтобы не выходило тепло. Сперва на его лице появилась гримаса блаженства, а затем он нахмурился.
– Погоди, – выставил он перед Комбатом ладонь, хотя тот и не собирался ничего говорить. – Товарищ сержант, – тронул он за плечо водителя, – это почему в машине снова бабами пахнет?
Комбат принюхался и впрямь уловил еле различимый запах духов.
– Никак нет, товарищ полковник! Не было в машине никаких баб, – принялся сбивчиво говорить сержант.
– Тогда еще хуже. Значит, сам духами душишься. Педик, что ли?
– Никак нет, товарищ полковник, – расплылся в улыбке сержант, поняв, что его подкалывают.
– Так были бабы или нет?
– Были, товарищ полковник.
– В каком количестве?
– Одна штука.
– Ну так вот, в следующий раз в машину их не таскать. И знай, баб штуками не считают.
– Так сами приходят.
– А ты их не пускай. Ладно, поехали.
Довольный тем, что его больше не достают, сержант рванул на шоссе.
«Уазик» подбрасывало на жестких рессорах и если бы не видеть, что за окном нормальная дорога, можно было подумать, машина едет по проселку.
– Я вот что, майор, подумал, – не глядя на Комбата, заговорил полковник Братин, – если ты такой человек, что с самого утра приехал, значит, толк из тебя будет. Я специально Бахрушину ввел в уши, чтобы сказал тебе прибыть с утра, без указания времени. Если для человека утро – Это до восьми, значит, положиться на него можно. Приехал бы в девять, хрен бы с тобой разговаривать стал.
– Это правильно, – поддержал его Комбат и подумал:
«Всегда стоит поступать так, как подсказывает интуиция. Не промахнешься».
А тем временем полковник Брагин продолжил:.
– Я думал, мне какого-нибудь хмыря по блату подсунуть хотят, а с виду ты, майор, мужик ничего. Посмотрим, каков в деле.
После этого Брагин замолчал, замолчал намертво. Он даже не открыл рот для того, чтобы вставить в губы сигарету, лишь всунул фильтр в узкую щель плотно сжатых губ и с остервенением затянулся дымом.
Машина мчалась, оставляя один учебный полигон за другим. Аккуратные, подновленные щиты, ряды деревянных скамеек, полосы препятствий, стрельбища. На Комбата дохнуло хорошо знакомым, и на какое-то время он даже забыл, что сейчас на нем нет военной формы.
«Погода в самый раз», – подумал Рублев.
Он понял, ему и хотелось оказаться на полигоне в ненастье, когда не поймешь что моросит – то ли дождь, то ли снег, когда земля превратилась в грязь.
«Уазик» уже приближался к холмам, и впереди Рублев разглядел изрытую танковыми гусеницами землю.
– Ну, чего молчишь? – внезапно, но скороговоркой произнес Брагин.
– Смотрю, вспоминаю.
– Дело ясное. Но почему остановиться не просишь? – обращение на «ты» в устах Брагина было абсолютно нормальным, хотя к сержанту, сидевшему за рулем, он и обращался на «вы».
– Жду, когда вы предложите.
– Не хрен мне предлагать. Кто к кому приехал – ты ко мне или я к тебе? Есть дело, говори, а то проедем полный круг по полигону, да у КПП и высажу. Ты, майор, зачем ко мне приехал?
– Бахрушин сказал, – начал было Комбат.
– На хрен Бахрушина. Он нас свел, на этом его дело и кончилось. Что тебе от меня надо? – дружелюбно говорил Брагин, глядя в забрызганное влагой окно.
И самое странное, после этих слов Комбату сделалось легче. Он понял, никто помогать ему не собирается и предложение Бахрушина стать инструктором на полигоне совсем не значит, что с Брагиным обо всем договорено. Если он захочет – возьмет, если нет – пошлет на хрен.
И стоишь ты чего-нибудь или нет, придется доказывать самому.
– Вам инструктор нужен, товарищ полковник?
– Нужен, майор, нужен. Но сразу предупреждаю, деньги – дрянь, солдаты – бестолочи.
Поэтому их я тебе и не предлагаю. Есть работа покруче.
– Тоже инструктором?
– Да.
– Кого тренировать?
– А это еще посмотрим. Разворачивайся, – крикнул Брагин.
Сержант лихо затормозил. Машина развернулась почти на месте и понеслась в обратную сторону.
– Так, с чего начнем? – поинтересовался Брагин.
– Я с чего угодно начать могу.
– Тогда к стрельбищу.
Комбату казалось, что он провел на этом полигоне всю жизнь, хотя в общей сложности не набралось бы и двадцати дней. Машина, не доезжая до поворота, скатилась на траву и понеслась к черневшей невдалеке от леса застекленной вышке.
Солнце, было не понять, взошло или не взошло. Низкие облака лохмотьями летели почти над самой землей, осыпая ее дождевым крошевом.
Только на первый взгляд казалось, что стрельбище безлюдно. Стоило остановиться командирскому «уазику», как тут же с вышки спустился капитан. По его взгляду Рублев понял, этот тоже предупрежден.
«Ни хрена себе, – подумал Борис Иванович, – это он весь персонал на службу в шесть утра выгнал, даже не зная наверняка – приеду я или нет! Серьезный мужик».
Но удивления своего не выдал.
– Какое оружие предпочитаешь, майор?
– А что, разное есть?
– Всех стран, со всего мира, если, конечно, стоящее.
– «Калашника».
– Хорошо, – Брагин потер замерзшие руки и сунул их в карманы бушлата. – Сумеешь меня перестрелять – возьму на полигон, а нет – не обессудь. Дай-ка нам, капитан, два «калашника» и цинк патронов.
Оружие принесли тут же, а вот с патронами случилась задержка. Пока их ждали, шофер вытащил из «уазика» кусок брезента и накрыл им автоматы. Мишени одна за другой оживали, двигались, поднимались. Стрельбище находилось в идеальном порядке. Башня и застекленная будка над ней выкрашены, нигде вместо стекла не стояло фанерного листа. Сколько ни всматривался в траву Рублев, не нашел ни единой гильзы.
Появились двое солдат, несущих цинк с патронами и сумку от противогаза, полную рожков. Они ловко распаковали обитый жестью ящик и принялись снаряжать магазины.
– Давай, ты первый, майор.
Рублев расстелил плащ-палатку, с одной стороны основательно испачканную в грязи, и залег на огневом рубеже. Полковник Брагин стоял, уперев руки в бока, на его груди висел артиллерийский бинокль, услужливо повешенный шофером-сержантом. Аккуратно прицелившись, Комбат задержал дыхание и уложил, не выдыхая, сразу три мишени, к тому же перерывы между выстрелами он почти не делал – так, словно бы на него наступали настоящие враги.