Когда дверь скрипнула, академик поднял голову и посмотрел на Петракова так, словно тот являлся надзирателем, а Богуславский заключенным. Так, по сути, оно и было.
– Ну, как идут дела? – спросил Петраков.
– Никак не идут, – ответил Богуславский. – Я не хочу этих дел, я вообще ничего не хочу.
Глава 18
Уже неделю Борис Рублев, Андрей Подберезский и Гриша Бурлаков жили на берегу небольшой реки в охотничьем домике, срубленном из кедра. Жизнь вошла в свою колею, у каждого появились свои обязанности.
– Я никогда раньше так крепко не спал, – открывая утром глаза, сказал Борис Рублев, обращаясь к Подберезскому.
– Что ты говоришь, Иваныч? – спросил Андрей Подберезский.
– Я говорю, никогда так крепко не спал. Может, только в госпитале после ранения, когда уколы обезболивающие делали. Но там сон был какой-то странный, тяжелый, словно бы провалился в пропасть и лежишь на дне. А здесь хорошо: тепло, сытно, как на курорте.
– И не говори, – ответил Подберезский, скребя пальцами недельную щетину.
Мужчины словно бы договорились и не пользовались бритвами. И поэтому вид имели соответствующий.
– А где Гриша?
– Черт его знает! – ответил Подберезский. – Он еще затемно куда-то пошел. Взял карабин и отправился, наверное, капканы проверяет.
– Вот же, не сидится же человеку! Лежал бы, еды у нас еще на две недели, да и водки море.
– Да уж, и не говори, – ответил Подберезский, быстро, по-военному вскакивая с грубо сколоченных нар и сладко потягиваясь. – Вот уж не думал, что буду жить в таких диких условиях.
– А что тебе не нравится, Андрюха? Баб нет рядом, что ли?
– А про баб, Иваныч, я, честно говоря, забыл напрочь, ты не напомни. В общем, хорошо, что мы улетели из этой провонявшей Москвы к черту на рога.
– И не говори, хорошо.
Комбат не спешил вставать. Он лежал, прислушиваясь к шуму недалекой реки, густому и насыщенному.
– Река шумит.
– Я, честно говоря, – сказал Подберезский, – думал, мы сюда и не доберемся.
– Тоже мне, заладил – не доберемся! Если Бурлак приглашает, он уж, будь спокоен, знает, как довезти до места в целости и сохранности.
– Если бы не второй мотор на лодке, черта с два бы добрались.
– И так бы, что-нибудь придумали.
– Это точно, командир. Пойду умываться.
– Надеюсь, купаться не полезешь?
– Что ты, Иваныч, я еще не одичал, не спятил! Это только Гриша может в ледяной воде барахтаться. Я так, оботрусь снежком, чтобы пот смыть.
Дрова в печке трещали, еще не успев прогореть. Комбат лежал, поглядывая на маленькое окошко, на яркий солнечный свет.
«Ладно, надо вставать», – решил он и тоже быстро, по-военному, не давая себе опомниться, соскочил с нар на чисто вымытый пол.
– Ox, холодина какая! – тут же пробурчал он, выскакивая на улицу.
Минут через двадцать Подберезский и Комбат уже сидели за столом, крепко сделанном, из широких досок, и пили круто заваренный чай, отрезая большими ломтями мясо, посыпая его солью.
– Вкусно невероятно! – сказал Подберезский.
– А Гриша обещал угостить нас рыбой.
– Если обещал, то угостит, – ответил Подберезский, смачно жуя розовое, подкопченное мясо.
– Вот уж не дума;?, что здесь будет так хорошо.
– А на что ты рассчитывал – на ресторан с музыкой?
– Зная Бурлака, на ресторан я не рассчитывал.
– И на девиц не рассчитывал, а, Комбат? – захохотал Андрей.
– И на девиц не рассчитывал.
– Чем бы заняться? – закончив завтрак, спросил Подберезский, поглядывая на окошко, выходившее на бурную реку.
– Дровами займись, голубчик.
– А ты чем займешься, Комбат?
– Я? – Рублев пожал широкими плечами. – Хочешь, тебе помогу?
– Да мы уж с тобой дров накололи – на будущую зиму хватит, а то и на пару лет.
– Кому-то будет хорошо.
– Егерю повезло, Гришиному другу.
– Ну, значит, ему и повезло. Пойду поработаю, что-то лежать не хочется.
– А чего Бурлак тебя не разбудил или меня? – спросил Комбат.
– На хрен мы ему нужны на охоте, Иваныч!
Он же ходит один, бесшумно, веточка не треснет.
А возьми тебя или меня, все испортим и никакой охоты не получится. На зверя ходить – не в разведку.
– Да уж, ты и скажешь! Мы же с тобой тоже не лыком шиты, кое-что умеем.
– Мы с тобой, Комбат, воевать научились, а вот охотники из нас – никакие.
– Да, тут Гриша фору нам даст. Ладно, займусь едой. Мяса у нас навалом, надо хоть что-нибудь приготовить, – сказал Рублев, оглядывая чисто вымытые котелки и кастрюли.
– Вот и займись. Только не делай, пожалуйста, Иваныч, свое мясо «по-рублевски», что-то оно мне надоело.
– Не хочешь – ешь сырое.
– Я не против, – сказал Подберезский и вышел в низенькую дверь.
Комбат прихватил два ведра и по узкой тропинке – двоим не разминуться – направился к реке, чтобы набрать воды и заняться стряпней.
А Подберезский махал тяжелым топором.
Слышались звонкие удары и хохот Андрюхи:
– Э-ка, как я тебя развалил, – приговаривал он, раскалывая очередную толстую, суковатую чурку, – будешь гореть, как миленькая! Будешь тепло людям давать. Неча зря валяться.
Комбат ухмыльнулся, слушая безобидные возгласы друга и неторопливо двинулся к реке.
– Дуреет он от свежего воздуха и от свободы.
Все шло вроде бы хорошо. Но чего-то явно не хватало, и Комбат пытался решить, чего же именно не хватает в его, таком неожиданном отпуске. И тут же улыбнулся сам себе: не хватало приключений. Ведь Комбат привык, что жизнь подбрасывает ему всяческие штучки, загоняет в невероятные ситуации, из которых приходится выбираться.
А пока все шло гладко. Проснулся, поел, сходил на охоту, пострелял, вернулся, поел, выпил немного, поговорил с ребятами о том, о сем.
Вспомнили былое, спели негромко, глядя на огонь в печке, на пылающие поленья. Еще выпили, покурили, сходили к реке, прошлись по тайге. Затем опять вернулись, выпили, покурили, поговорили.
В общем-то, в такой жизни тоже была своя прелесть. Не все же лезть в петлю, подставлять головы под пули! Иногда надо отдохнуть, расслабиться и не ожидать нападения, выстрела, удара ножом.
В общем, здесь, наверное, оставалось одно единственное место в стране, где о Комбате и его ребятах все напрочь забыли, и они никому не нужны, предоставлены лишь сами себе.
Когда Комбат спускался к реке, то сначала услышал, а затем увидел, как далеко над голубоватым горизонтом, километрах в трех-четырех низко пронесся над тайгой тяжелый военный вертолет. Комбат сразу же по шуму двигателя определил марку машины.
«На таких я полетал. И в Афгане пришлось, да и потом».
Он зачерпнул холодной воды, легко поднял ведра и неторопливо, стараясь ступать осторожно, чтобы не поскользнуться, двинулся вверх.
До охотничьего домика оставалось метров сто пятьдесят. Комбат еще оглянулся на маленькую бревенчатую самодельную пристань, сооруженную им на днях от нечего делать, на моторку, привязанную прямо к дереву. На этой моторке они и поднялись по Ангаре, бурной и широкой, сюда, в тайгу. Эту моторку они обещали пригнать в целости и сохранности.
Уже подходя к домику, но еще не поднявшись на обрыв. Комбат услышал странный шум, и незнакомые голоса.
«Кто бы это мог быть?» – подумал он, ускоряя шаг, расплескивая воду.
Едва он поднялся на обрыв, как увидел странную картину. Человек девять вооруженные автоматами, в камуфляже, стояли метрах в восьми от Подберезского, все имеющееся оружие было нацелено на Андрея, а у того в руках был лишь топор.
«Что за хренотень такая?» – подумал Комбат и инстинктивно отшатнулся в сторону.
– Мужики, да вы что, охренели? – громко кричал Андрей.
– Руки! Руки подними! – слышались грозные окрики вооруженных людей.
«Да что это такое!» – опять подумал Комбат, ведер в его руках уже не было.