Значит, эта пара и есть его новые соседи.
— Новая машина, — задумчиво произнес он. — И для нас хорошо, и для окружающей среды неплохо…
Йеспер повернул голову к нему:
— Собираешься купить машину?
— Позже. Не сейчас.
Амортизаторы на его «саабе» отслужили свое. По шоссе еще ничего, но здесь буквально на каждой ямке слышались натужное кряканье и отвратительный скрип. Но мотор работал как часы. Пер вовсе не стеснялся своей машины.
И своего дома он тоже не стеснялся, хотя сейчас, вечером, темная низкая хижина скорее напоминала строительную подсобку. Дом стоял, открытый солнцу, дождю и ветру, уже почти пятьдесят лет и конечно же нуждался в ремонте. Следующим летом, решил Пер.
Последний раз он приезжал в начале марта, все было покрыто снегом. Сейчас снега почти не было, но теплее от этого не стало, особенно после заката.
— А ты дядю Эрнста помнишь? — спросил он Йеспера. — Мы его навещали.
— Немного…
— А что ты помнишь?
— Он был каменотесом… и еще делал скульптуры из камня.
— Они так и стоят у него в мастерской… довольно много. Можем посмотреть.
Он любил Эрнста. Может быть, потому, что тот был полной противоположностью Джерри, его отцу. Эрнст вставал каждый день на рассвете и шел работать в каменоломню — с киркой, отбойным молотком и долотами. Он много и тяжело работал — Перу запомнились постоянные звенящие удары металла о камень, — но у него всегда находилось время для двоюродного племянника.
«Добро пожаловать». Эта надпись красовалась на коврике перед входом.
Он открыл дверь, и их встретил слабый запах смолы и мыла. При жизни Эрнста всегда так пахло, и запах никуда не делся. Он зажег свет. Все было точно так, как он оставил прошлой зимой: обои в цветочек, лоскутные ковры со следами кофе, до блеска отциклеванный деревянный пол.
В гостиной, если ее можно так назвать, стоял большой сундук. Эрнст и с ним поработал: на передней стенке красовался вырезанный из дерева рыцарь на коне, загоняющий издевательски ухмыляющегося тролля в его каменную нору. Позади рыцаря на камне сидит и плачет принцесса.
Сундук оставим, решил Пер. Но как только он получит деньги, надо будет поменять мебель.
— Давай немного проветрим, — сказал он Йесперу. — Надо впустить в дом весну.
Он приоткрыл окно, и комната сразу наполнилась шумом ветра.
Замечательно. Он был очень рад, что ему достался в наследство этот дом. Дом ему и так нравился, и еще больше нравилось то, что он собирался с ним сделать.
— Двести метров до моря, — сказал Пер, когда они затащили чемоданы в маленькую прихожую. — Будем все лето купаться, как тюлени. Ты, я и Нилла.
— У меня плавок нет.
— Достанем.
У каждого из близнецов была своя маленькая комнатка по обе стороны кухни. Йеспер понес туда свой рюкзак. Пер выбрал себе совсем уж крошечную клетушку за кухней с видом на каменоломню и покрытый льдом пролив. Здесь у него будет рабочий кабинет.
Проживет он еще двадцать, тридцать лет — и дом будет жить с ним. В этом он был уверен. Дети смогут приезжать и оставаться, сколько захотят.
Вдруг зазвонил телефон. Пер не сразу вспомнил, где его искать. Сигналы шли из кухни.
Старинный бакелитовый телефон с наборным диском стоял на разделочном столе рядом с плитой. Пер поднял трубку:
— Мернер.
Он ожидал услышать голос Марики или громыхающий бас врача с последними новостями о Нилле, но услышал только слабое шипение — связь с континентом была так себе.
Наконец кто-то прокашлялся, и послышался бессильный старческий голос:
— Пелле?
— Да?
— Пелле…
Кроме умершей матери, только один человек во всем мире называл его «Пелле». Он узнал хриплый голос отца. Тысячи сигарет и ночные пирушки сделали свое дело. А с прошлой осени, когда Джерри перенес инсульт, он говорил неразборчиво и несвязно. Имя сына он помнил, помнил и номер телефона, но словарный запас сократился до минимума.
Пер перевел сюда телефон из квартиры в Кальмаре, хотя и знал, что Джерри наверняка будет звонить.
— Как дела, Джерри? — спросил он наконец.
Отец помолчал, слышно было, как он затянулся сигаретой. Потом опять кашлянул и сказал еще тише:
— Бремер.
Пер знал это имя. Отцовский помощник на все случаи жизни. Пер никогда его не видел, но было совершенно ясно, что отца с Бремером связывали куда более тесные отношения, чем с Пером.