А в этот солнечный, но холодный день пришла очередь Торстена Аксельссона. Он умер, как и большинство, в своей постели, глубокой ночью. Почему-то умирают чаще всего именно ночью, в самые глухие часы. Сестры из утренней смены вызвали врача, тот дал заключение о смерти. Покойника одели в специально сохраненный для такого случая дорогой темный костюм. На запястье закрепили пластиковую ленту с фамилией и персональным номером, подвязали челюсть.
Торстен прекрасно представлял, что будет с ним после смерти. До пенсии он работал могильщиком на кладбище. Ему довелось даже хоронить известного убийцу Нильса Канта, но в основном, конечно, попадались обычные островные жители.
Он копал могилы круглый год, независимо от погоды: в снег, в мороз, в дождь. Торстен рассказывал Герлофу, что копать труднее всего весной — очень уж медленно отходит мерзлота у нас на Эланде. Но хуже всего не это, добавил Торстен. Копать трудно — это бы ладно; хуже всего хоронить детей. Когда приходилось копать могилу для ребенка, он просто не мог заставить себя подняться с постели.
А теперь пришла и его очередь. Теперь в могилу опустят урну не с чужим, а с его прахом — Торстен много раз повторял: хочу, чтобы меня кремировали.
— Пусть лучше сожгут, чем швыряют туда-сюда мои кости, — сказал он.
— А пепел не перепутают? — робко спросила Майя Нюман. — Еще выдадут чужой…
— Может, и перепутают, — сказал тогда Торстен. — Кто их знает… нас в крематорий не пускали. У нас свое, у них свое.
А раньше-то ничего этого не было, подумал Герлоф. Если в дни его молодости умирал кто-то из родственников — никаких тебе катафалков, никаких церемоний. Это теперь все хлопоты берет на себя похоронное бюро. А тогда кто-то из родни сколачивал гроб, и вся недолга.
Сколачивал гроб — и все… Когда его мать с отцом только поженились в начале двадцатого века, они переехали в перестроенную хижину в Стенвике. Ночью их разбудили странные звуки на чердаке — словно кто-то ворочает сложенные там доски. Отец поднялся на чердак — никого. Пусто и тихо.
Не успел он вернуться и лечь, с чердака снова раздался грохот.
Так родители и лежали всю ночь без сна, прислушиваясь к странным звукам, и боялись не только пойти на чердак, но даже встать с постели.
Быстро работают — не успел Герлоф допить кофе, каталка появилась снова, только теперь уже с телом Торстена, закрытым желтым одеялом и привязанным ремнями. Двое быстро катили ее к выходу.
— Пока, Торстен, — произнес он про себя. — До встречи.
Как только каталка скрылась за дверью, он отодвинул стул и медленно встал, опираясь на палку.
— Пора, — сказал Герлоф соседям по столу. — Мне пора.
Он прикусил губу от боли в колене и медленно двинулся по коридору к кабинету заведующего отделением.
Уже несколько недель ему не давала покоя мысль. Праздновали его день рождения… и вдруг он сообразил, что до восьмидесяти пяти осталось всего два года. Да уж, не зря говорят — год в старости, как неделя в молодости. А сейчас, после смерти Торстена, Герлоф решил окончательно.
Осторожно постучал, дождался ответа и толкнул дверь.
Заведующий отделением Бёль сидел за экраном компьютера и, судя по всему, составлял очередной отчет. Герлоф молча остановился на пороге.
Наконец Бёль поднял голову:
— У вас все в порядке, Герлоф?
— Да… но…
— А в чем дело?
Герлоф набрал в легкие воздух:
— В общем… ухожу я от вас.
Бёль покачал головой:
— Герлоф…
— Решено.
— Вот как?
— Я расскажу вам одну историю… — Бёль нетерпеливо завел глаза к потолку, но Герлоф упрямо продолжал: — Мои родители, значит, поженились в тысяча девятьсот десятом году. Им достался заброшенный хутор… там уж давно и не жил никто. И вот легли они спать… легли они, значит, спать — и вдруг слышат странные звуки. В первую же ночь, как поженились… будто кто-то перебирает доски на чердаке. Отец их сам там уложил. Полез на чердак — никого. Так и не поняли, в чем дело. А на следующее утро сосед пришел….
Герлоф помолчал.
— Так вот, значит, сосед пришел и говорит: дескать, брат его помер накануне — не одолжит ли ему отец досок для гроба? Отец и говорит: конечно, говорит, иди на чердак, выбирай, что нужно. А они с мамашей, значит, внизу сидят. Вот сидят они в кухне, и слышат — сосед-то, значит, там наверху, на чердаке, доски перебирает, а звуки — ну точно как ночью…
Он замолчал.
— И что? — спросил Бёль.
— А то, что, значит, предупреждение было. Помрет кто-то…