У главного верстака Имри показал Такеру, что у него есть для него. «Три «Люгера»[43] Португальской Национальной Гвардии, все в превосходном состоянии».
— Подделки?
Имри выглядел обиженным. «Подлинные, уверяю вас. Хорошей подделки, конечно, было бы достаточно для того, для чего вы собираетесь их использовать. Но эти — настоящие образцы, тип 1906 со стволом длиной четыре и три четверти дюйма[44]».
— 7,65 мм?
— Да.
Такер попробовал разряженный пистолет.
— Видите? — спросил Имри.
— Что на счёт глушителей? — Такер поводил большим пальцем по нарезкам, которые находились на наружной поверхности ствола «Люггера».
Имри поднял из ящика три светлых цилиндра, передав один из них. «Я гарантирую, что они совместимы с этим стволом».
— Конечно.
Такер накрутил глушитель на «Люггер» и получил ствол длиной почти одиннадцать дюймов[45]. Результат был одновременно и нелепый, и впечатляющий.
— Патроны? Обоймы?
Имри достал их из ящика и положил аккуратно рядом на стол. Он наблюдал, как Такер накручивает глушители на каждый пистолет, зарядил их, взвёл, сделал всё, чтобы стрелять из них. Он не мешал доскональному осмотру, потому что знал, что Такеру не нужны комментарии в таких вопросах, но, всё же, высказал столько слов о мерах предосторожности, сколько смог. При этом он восхищался профессионализмом другого мужчины.
Такер разобрал оружие и сказал: «Сколько?»
— Вы понимаете, что подлинные «Люгеры» Португальской Национальной Гвардии — это коллекционные экспонаты?
— Даже модифицированные под использование глушителей?
— Даже такие.
— Сколько?
— Я заплатил четыреста пятьдесят долларов за каждый пистолет, всего тысячу триста пятьдесят, действующая рыночная цена. — Такер знал, что Имри покупал оружие не у других коллекционеров, а у различных неназываемых источников, возможно, всего лишь за пятьдесят или сто долларов каждый. Он ничего не сказал. Имри был достаточно хорош, чтобы согласиться на такую уступку, которая позволила бы ему заработать столько, сколько он хотел. — Я восстановил их до состояния полной работоспособности, оснастил глушителями, которые подходят как к механике, так и к патронам, тонкая работа, которая занимает не так уж мало времени…
— Сколько? — прервал Такер.
Светящиеся глаза маячили на его лице — вниз на пистолеты, обратно вверх на его лицо, Имри понимал, что Такер спешил, возможно, поэтому немного завысил цену. «Две тысячи двести за все три».
— Две тысячи, — сказал Такер.
— Есть ещё одна проблема — это редкое оружие было изначально подготовлено для другого джентльмена, перед вами. Он собирается забрать их в течение двух дней. Чтобы исполнить этот заказ, я вынужден буду закрыть магазин и находиться на ногах восемнадцать часов в день…
Такер резко остановил тучного мужчину. «Это вряд ли», — сказал он. «Мы оба знаем, что вы всегда просите немного больше, чем требуется. Только лишь поэтому у вас есть скрытая кладовка. Возможно, у вас есть что-то ещё похожее на это, может быть не «Люгеры», но что-то вполне готовое к применению, что можно взять за книжным шкафом».
— На самом деле… — начал Имри.
— Две тысячи.
— Вам нужен чемодан, чтобы забрать их отсюда? — спросил Имри, складывая вместе толстые пальцы.
— Да.
— Две тысячи за пистолеты, двадцать пять долларов за «дипломат».
Такер улыбнулся: «Вы бесподобны».
— Антикварный бизнес испытывает в настоящее время экономический спад, возможно, вы читали об этом в газетах, — сказал Имри. Он развёл руки и поднял ладони вверх, как бы говоря: «Что я могу сделать?»
Такер отсчитал деньги, пока Имри укладывал пистолеты, глушители и патроны в жемчужно-серый «дипломат» с серебристой безупречной ручкой. Он захлопнул его, закрыл и дал Такеру два ключа в обмен на подходящую денежную компенсацию.
— Я думаю, вы будете довольны, — сказал Имри.
— Надеюсь, что так.
— Тогда до свидания.
— До свидания, — сказал Такер.
Тучный мужчина снова провёл его вниз по лестнице, в тёмный мебельный магазин, через ряд старинных напольных радио для кабинетов и граммофон на подставке из клёна. Труба граммофона, когда-то позолоченная, а теперь потускневшая, заставила его подумать об Элиз Рамзей. Она снималась в рекламе сигар, сидя на диване около старинного граммофона. Это была одна из его любимых реклам, возможно, потому что она была там одета в вызывающее нарядное платье с кружевным вырезом; ему всегда казалось, что как в мультфильме, труба граммофона была живой, и что её зияющий рот был открыт в благоговении от её сногсшибательного сияния.