Взволнованно глядели пассажиры парохода на это зрелище, частью с любопытством охотника, частью с приятным чувством, что час суда над злом настал. Одна англичанка выразила даже такое предположение, что обе оставшиеся акулы из раскаяния умертвят себя.
Это, однако, не пришлось наблюдать, так как теперь акулы были на самом деле сыты. Они спокойно выпустили воздух и медленно и уже полусонно опустились в глубину моря, чтобы там, в виде двух длинных, гладких веретен, стоять неподвижно в продолжение долгих часов.
Ш. Жекио
АКУЛЫ
На скамье подсудимых военного суда — капитан артиллерии де Фонтель. Это белокурый, бледный, застенчивый человек с выхоленными руками, в хорошо сшитой форме. У него вид доброго сына почтенной семьи, воспитанного наставником из духовенства. Обвиняется в убийстве командира судна во время плавания.
Полковник, председатель суда, предложил подсудимому объяснить мотивы своего преступления.
Де Фонтель, опираясь руками на барьер, отделяющий его от судей, согнув спину, заговорил глухим голосом:
— Я служил, как вы знаете, г. полковник, во французских колониях, в Тананариве. Перед отъездом из Тулона я женился, а в Мадагаскаре у меня родился сын. Я был очень счастлив, но мальчик наш тяжело заболел к двухлетнему возрасту, и доктора посоветовали нам оставить колонию и вернуться во Францию.
С умирающим ребенком на руках я и жена выехали оттуда на пароходе «Сен-Дени» и вскоре оставили за собой остров. Мы стояли на мостике, нагнувшись над нашим сыном, голубоватые веки которого, казалось, не хотели открываться навстречу свету.
Когда наступили сумерки, я поднялся и, дойдя до самой кормы, облокотился на нее. Подо мною на расстоянии пятнадцати метров было море. Машинально я схватил в руки древко трехцветного флага. Этот разноцветный кусочек материи извещал встречные суда о том, что мы — французы. Небо имело цвет расплавленного серебра; оно отражалось в стеклах парохода.
Впереди рубки видно было, как жена моя склонилась над умирающим; от ужасной болезни он казался зеленым. Я крепко сжал древко флага и стал в душе молится так:
— Милое, доброе, отзывчивое судно! Ты, которое так часто побеждало и усмиряло морскую стихию, плыви скорее с больным ребенком на родину, и он будет спасен.
На другой день я встал на заре и, нагнувшись над бортом, вдруг увидел, что океан, похожий только что на чашку с тяжелой ртутью, вдруг покрылся пеной от движения какого-то огромного, стального веретена. Матрос бросил в воду доску. Стальной цилиндр повернулся. Показались белый живот и челюсти. Они сжимались и раскрывались со смешной и отвратительной гримасой.
— Акула! — сказал один пассажир.
Доска исчезла в глотке рыбы.
— Вот еще одна! — заметил матрос.
— А там дальше, посмотрите-ка, сколько этих чудовищ! — крикнула одна дама, забавляясь этим зрелищем.
— Наш «Сен-Дени» эскортируется флотилией подводных лодок, — пошутил лейтенант парохода.
В самом деле, эти рыбы конической формы, с кожей, имеющей вид железа или стали, то появлялись на поверхности океана, то опускались на дно, вылавливая отбросы еды, которую выбрасывали с судна, и напоминали подводные лодки.
— У этих морских тигров нюх охотничьих собак, — начал снова лейтенант. — У нас в кладовой лежит издохший баран. Они это почувствовали. Вы увидите сейчас их.
Пассажиры сгрудились у борта.
Баран, с которого не сняли шерсти и рогов, был выброшен в море двумя матросами и тут же разорван двумя акулами пополам.
— Браво! Хорошо поделили! — закричал один пассажир.
— Они не отстают от судна. — заметил лейтенант. — Предчувствуют ли они, что их ждет более тонкое блюдо: человеческий завтрак или, вернее, завтрак из человека?..
Я спросил у него, правда ли утверждение, что акулы особым нюхом предчувствуют смерть человека на пароходе.
— Да право же, эти молодцы обладают чудесной памятью и помнят, что мы бросаем тела умерших в море!..
Когда я подошел к жене, то нашел возле нее доктора на коленях перед моим сыном. Он с нежным вниманием лечил нашего малютку во все время плавания.
— Еще шесть месяцев тому назад это был сильный ребенок, тяжелый для своего возраста и с большим аппетитом, — говорила бедная мать, как будто извиняясь за хрупкость нашего маленького призрака.
…Всю эту ночь мы проплакали. Когда солнце взошло под перламутровым океаном, матрос, чистивший палубу, уронил щетку в воду. Ужасная гримаса на морде акулы была ответом на этот подарок.
Жена и я, раздавленные горем пред постелью умирающего сына, слушали его предсмертный, все слабеющий стон. Это было, как мяуканье маленького, голодного котенка.
Жена обняла меня и, задыхаясь от рыданий, сказала:
— Не нужно, чтобы он умер на пароходе!!..
Ни один из нас не смел себе признаться в чудовищном предположении, мысль о котором вас преследовала.
Сколько дней прошло в муках, которые невозможно передать никакими словами!
Наконец, наш больной спокойно уснул — и безумная надежда зародилась в сердцах наших.
Доктор подошел к нам, нагнулся и сказал:
— Не заметили ли вы, что бедное дитя…
Я и жена, обезумев от горя, защищая малютку от рук доктора вскричали:
— Он отдыхает, тише. Он спит. Пароход везет его во Францию. Там он поправится.
Вечером командир «Сен-Дени» велел позвать меня.
— По нашим правилам, — сказал он мне, — нужно хоронить мертвых на судне в двадцать четыре часа.
Я ответил:
— Что вы хотите этим сказать? Что значат ваши слова?
— До завтрашнего утра, — заметил он с неопределенным жестом.
В эту ночь, качая по очереди нашего маленького сына, мы шептали:
— Ты спишь, дитя! Спи. Когда покажется Марсель, мы разбудим тебя.
Заря востока засияла на небе. Вокруг парохода прыгали акулы.
Ужасная радость заставляла их в восторге подниматься над волнами.
Командир, его помощник, пассажиры, матросы с обнаженными головами окружили нас. Они уверяли нас, что доктор хочет осмотреть нашего ребенка.
Но он одним движением накинул на него простыню и завязал ее концы.
— Командир, — кричал я, — вы не сделаете этого преступления. Заклинаю вас…
Жена в безумии тормошила доктора.
Два матроса схватили нашего сына. С ним обращались, как с пакетом, его передавали с рук на руки. Его отняли у нас.
— Он спит. Мы клянемся!..
Акулы прыгали с такой силой, что все море вокруг кипело белой пеной.
Они почти вставали в воде, опрокидывались на спину, показывая свой живот.
— В последний раз обращаюсь к вам, командир. Подумайте. Еще четыре часа — и мы во Франции. Ваше правило диктует вам подлость, о которой вы пожалеете.
— Еще четыре часа, ради Бога! — молила жена.
— Кончайте! — приказал командир.
Его палец указывал на океан, где прыгали отвратительные акулы, и мой малютка, мой сын, брошенный в воду, был разорван на куски и проглочен ими!..
…Я видел все… Тогда я вынул револьвер — и командир упал…
[Без подписи]
СИРЕНА С МЕРТВЫМИ ГЛАЗАМИ
Мы с женой уже собирались покинуть остров Сен-Пьер и Микелон и возвратиться через Нью-Йорк во Францию, когда случай свел нас с капитаном Дорбеленом. Его шхуна «Жоржетта-Жанна» уходила на другой день, и он предложил нам доставить нас прямо в Сен-Мало.
Хотя такой путь более долог, чем на пароходе, жена моя тотчас соблазнилась этим предложением. Она недавно только оправилась от серьезной болезни; мне велено было ни в чем ей не перечить, и я тем охотнее уступил ее капризу, что он пришелся по душе и мне. И, на другой день, мы поплыли во Францию.
Перед самым отъездом нашим получено было печальнее известие, памятное всем — о пожаре и гибели «Вольтурно»[5].
5
Канадский лайнер «Вольтурно», направлявшийся из Роттердама в Нью-Йорк, загорелся и затонул в Северной Атлантике в октябре 1913 г. Оказавшиеся поблизости 11 судов спасли 521 человека, однако 136 человек, в основном женщины и дети, погибли ранее во время неудачной попытки спустить на воду спасательные шлюпки.